Сергей Кузнецов: если бы не «Газпром», никакого спорта не было бы в Петербурге

Сергей Кузнецов — автор золотого броска в чемпионате СССР 1975 года, когда ленинградский «Спартак» единственный раз в истории обыграл ЦСКА и стал чемпионом. В 2024 году спортсмен отметил 70-летний юбилей. Отдел спорта «Фонтанки» встретился и поговорил с легендой ленинградского спорта.

Бывшему баскетболисту Сергею Кузнецову исполнилось 70 лет в феврале. Мимо него прошла легендарная победа на Олимпиаде-72, про которую сняли фильм «Движение вверх», не менее фееричная победа на чемпионате мира в 1974-м. Зато именно он стал автором золотого броска в чемпионате СССР-1975, когда ленинградский «Спартак» под руководством Владимира Кондрашина впервые в истории обыграл непобедимый ЦСКА Александра Гомельского.

— Во-первых, 70 лет — как ощущение?

— Ощущение на 50. Нет ощущения, честно, вообще. Как-то прям шокирует цифра. 70 лет — это многовато. Не воспринимается вообще. Посмотрим, конечно, что будет дальше… Даже чувствую себя хорошо, но понимаю, что это скорее чувство, а не реальность. Потому что уже тут два суставчика поменял, там два протезика… Зато аппетит хороший. На аппетит вообще не жалуюсь.

— В баскетбол играете?

— Ну, уже не прыгаю, к сожалению… Отпрыгал свое. Но стараюсь тренироваться потихоньку. Так вроде занимаешься один — и все нормально, а как молодой встанет рядом — становится смешно. Говорю молодым ребятам: «У меня даже глаза не успевают за вами, не надо так быстро бегать».

— До кольца уже не прыгнете?

— Шутите? Ко мне еще лет 10–15 назад подходили молодые: «А сверху забить можете?» Я говорю: «Да раз плюнуть! А обратно как?» Мне все это уже даже страшно.

— Кто-то из старых партнеров по баскетболу первым поздравил?

— К сожалению, старых партнеров уже почти и не осталось. В Питере в основном остались только, да и тех совсем чуть-чуть.

— У каждого игрока ленинградского «Спартака» есть своя история, как он оказался у Кондрашина.

— Да… У меня та еще история, конечно. Все как-то случайно получилось. Я учился в 34-й школе на Васильевском острове, а там преподаватель физкультуры, которая умела найти подход к молодежи. Сделали команду, выиграли чемпионат города. Лет по десять, наверное, нам было. Так о нас узнал Кондрашин, он тогда тоже детским тренером работал. Позвал нас сыграть против его ребят. Ну, мы пришли, прихлопнули их, — и он троих взял к себе. Потом, правда, все, кроме меня, отсеялись. Когда Кондрашина взяли в «Спартак», пошел с ним. Сначала в дубле играл, ну и постепенно дорос до основы. Он у меня, получается, был единственным тренером.

— Каким он был еще до всех побед и успехов?

— Да он всегда оставался собой. Никогда не допускал даже мысли о поражении. Какие-то вещи о нем только сейчас начинаешь понимать. В то время тренер был авторитетом. Ну, и он сам по себе был жестким, но в меру. Я, кстати, недавно только понял, в чем было его настоящее величие: он играть не мешал. Потому что очень многие тренеры перегибают палку. А надо найти баланс между творчеством и дисциплиной. Это такая вещь неуловимая. В защите — да, пашите. А нападение — это творческий процесс. Ну, и он еще говорил, что нет правильного решения, есть попытка правильного решения.

— Давал ли он прозвища игрокам?

— Не. Игроки сами себе давали, но это нормально. А он ничего такого не придумывал. Матом не ругался вообще, из принципа. При нас никогда не пил. Хотя, думаю, где-то за закрытой дверью мог себе позволить.

— С кем вы больше всего общались в команде?

— Там ведь старше меня почти все были на 3–4 года. Поэтому я, получалось, был как бы сам по себе. Первый год с Юрой Павловым более-менее. Последний год — с Сашей Беловым, мы с ним и жили вместе в одном номере. К сожалению, никого из них уже нет. Ну вот Миша Силантьев еще остался. С ним мы тоже были друзьями. Но он из баскетбола рано как-то ушел. Недавно с ним созванивались.

— Режим нарушали при Кондрашине?

— Опять же, если тренер заметил, что нарушили режим, значит, ты не очень ему нужен. Если нужен был, он сделает вид, что не видел. Как бы жизнь-то такая: одному можно, другому нет, как всегда. Вот Кондрашин мог закрыть глаза на какие-то истории с Беловым. Остальным — нет. Хотя лично я никогда не нарушал.

— Да ну.

— Я положительный был.

— В юности, мне кажется, у всех бывало.

— В юности да. Но это все ошибки молодости. Я не горжусь этим, это плохо, но что делать: что было, то было.

— А что было?

— Да ничего особенного. Так, бегали куда-то, что-то там делали. Лучше без приключений. Вообще, я не любитель был выпить. Один раз только было, когда мы чемпионами стали. Смешно сейчас вспоминать. Меня ребята поймали прямо на Дворцовом мосту. Прям там встали, поговорили, развернулись и поехали веселиться в «Асторию».

— Мощно отметили?

— Ну да, к сожалению. К счастью, сезон закончился уже. Тренировки не было на следующий день. У нас же смешно было: мы стали чемпионами, обыграв ЦСКА в одно очко, в тот же год выиграли европейский кубок — тоже в одно очко, и первенство города так же.

— У вас же еще в 71-м году был шанс обойти ЦСКА?

— Да, в Тбилиси. Баскетбол — такая вещь: один бросок решает все. Вот там это и случилось. ЦСКА кинул, забил, и до свидания. Как кто-то там сказал: «Вот вам, а не золотые медали». Был там такой Сергей Белов. На Олимпиаде двадцаточку еще забил. Вот тоже мир несправедлив. Он игру сделал, а все вспоминают Ваню Едешко и Сашку Белова. Спорт — самый справедливый вид деятельности, но самая несправедливая оценка результатов.

— Как Кондрашин вас мотивировал, когда вы из года в год проигрывали золото ЦСКА?

— Да ну какие тут можно найти слова? Когда ты молодой, ты всегда выходишь побеждать, без разницы, кто там против тебя. Там где-нибудь тебе «тридцатку» вставили, ты говоришь: ну ладно, значит, в следующий раз. Это потом, с возрастом ты начинаешь все взвешивать, оценивать.

— Сложно было пробиться в основу кондрашинского «Спартака»?

— Тяжело было, конечно, потому что я маленький. Конкурентов всегда много, и все большие. Все гоняются за большими. Хотя, если честно, всю игру всегда решают маленькие. Конечно, большие нужны, никто не спорит, но все определяют не они. Ну, кроме, наверное, Саши Белова. Но это единственный случай. Маленьким тяжело пробиваться. Я пахал, терпел. Тем более раньше время совсем другое было.

— Хоккеисты ЦСКА рассказывали про тренировки у Тихонова, что легкие выплевывали, настолько тяжело было. У вас как было?

— Я в такие тренировки не верю. Ну, загоняешь — и что? Ну несерьезно. Все должно быть в балансе. Ведь тренировку можно так построить, что приходишь, падаешь — и как труп. А можно так, что и тяжело, и удовольствие есть, эмоции. Помню, как-то перед тренировкой нес телевизор «Радуга» — тяжеленный. Прихожу потом — руки трясутся, играть не могу, все валится. Поэтому в этом деле нужна мера.

— Кто был самым веселым в команде?

— Да все были молодые и веселые. Ну, там Арзамасков такой был — и шутник, и аферист одновременно. Нормально было. Я даже помню, как приехал в первый раз со сборов домой и по привычке даже родителей стал подкалывать. А они на меня смотрят странно. Ну, это бывает. Подкалывали в команде по-разному. То в стакан что-нибудь подольют, то носок спрячут, еще что-нибудь. Как дети вели себя. Ну а что, 20 лет — взрослые, что ли? Тем более не работали, а в баскетбол играли.

— За Олимпиадой в 72-м году по телевизору смотрели?

— Да, но не в прямой трансляции. Уже когда результат узнали, показали запись. Хотите, открою секрет, почему Кондрашин выиграл? Он сразу выпустил грузин. А грузины, когда с ними играешь, первые пять минут — это не люди просто, у них глаза навыкате. Там Коркия был, Саканделизде. И вот Кондрашин их выпустил с американцами. Грузины их измотали, и тогда вышел Серега Белов и со своим жутким процентом попадания. Америка была сильнее, сто процентов, но грузины их измотали. Американцы такого не ожидали. Я в этом просто уверен.

— Когда они вернулись олимпийскими чемпионами, на тренировках нос задирали?

— А чего задирать? На тренировку пришел — тренируешься. Не в космос же слетали. Спортсмены вообще не ходят с задранными носами. Тут как в боксе: нос задрал, тебе его сразу сломали. Даже с Кириленко (бывший баскетболист НБА, президент Российской федерации баскетбола. — Прим. ред.) общаешься — он же скромный очень.

— Ну есть же пример футбольного «Зенита», когда после победы в 84-м году команда развалилась. За счет чего Кондрашин смог сохранить «Спартак», избежать разброда и шатаний?

— На то оно и слово «команда». Тренер — это ведь тоже часть команды. Ну, и Кондрашин умел оставаться частью команды.

— И неужели никто не зазвездился после того, как вы впервые отобрали золото у ЦСКА?

— А перед кем звездиться? Вот был Сашка Белов — настоящая звезда по тем временам. За год до его смерти мы стали жить в одном номере. Нормальный абсолютно парень. Хотя, как по мне, он так и не повзрослел. Но он такой боец был, что ему можно многое было простить.

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что он не повзрослел?

—Ну там, задираться начинал по глупостям. Я говорю: «Саша, пошли дальше». А он не мог пройти мимо, если ему что-то не понравилось. Ну, такие мелочи. Конечно, когда я был молодым, а он уже Олимпиаду выиграл, была дистанция, но потом мы сблизились и оказалось, что он нормальный человек. Жалко, конечно…

— То есть все-таки было разделение?

— Естественно, молодых немножко поддавливал. Но это нормально. У старших ребят был свой коллектив. Но прям дедовщины не было, то есть не перегибали.

— В каком году, вы можете сказать, что уже закрепились в основе?

— Я так думаю, что в 74-м уже. Долгое время был, так скажем, первым на замене. Понимаете, чтобы взять кого-то в команду, надо кого-то выгнать. Ты, может быть, и не хуже, но как бы перед другими неудобно. Да и потом, выходить играть и выходить доказывать, что ты умеешь играть, — это разные вещи. То есть, когда ты понимаешь, что ты лидер, ты играешь на команду. А когда ты сидишь на скамейке, ты думаешь: надо показать, что я могу.

— Выходя на замену, пытались как-то покрасоваться перед тренером?

— Ну какое там — красоваться! Надо делать свое дело. Я молодым сейчас говорю: «Подбери 10 раз, и я скажу, что ты лучший. Можешь ничего не делать. Хочешь — на заднице сиди, хочешь — прыгай, ваше право. Главное — подбери 10 раз». А молодые хотят забивать. Я им говорю: «Ребята, мне не надо, чтобы вы забивали. Мне надо, чтобы вы пользу приносили». Если ты молодой — выходи, старайся. В нападении тебя никто сразу не выпустит, если ты не феномен. Все начинают в защите. Если лидер промажет пять раз, скажут: ну, бывает. А если ты молодой и два раза промазал, скажут: иди ты, до свидания.

— Понятно, что ваши зарплаты с современными баскетболистами не сравнить…

— Ну, смешно, да. Мы же все ждали поездок за границу. Это было наше все. У нас ведь были самые маленькие зарплаты. А Ленинград был самым нищим городом. Как всегда говорили: великий город с областной судьбой. Вот недавно только ситуация стала меняться, когда сюда «Газпром» перевели, а так, я думаю, спорта вообще бы не было в Петербурге. «Газпром» все-все поднял. Волейбол сейчас взял, гандбол тоже, хоккей, баскетбол. Все теперь хотят называться «Зенитом».

— Так сколько вы получали?

— Ну, рублей 180. Нам этих денег хватало. А куда их тратить-то было? Машину купил — ну и все. Я как-то совсем бедно никогда не жил. Может, мало надо.

— Какая машина была?

— Ну какая там — «шестерка», это же круто. Сабониса помните? Вот он на «семерке» гонял. И это было прямо вау. Сейчас смешно вспоминать. Но лучше тогда ничего не было. «Волга» считалась престижней, но, откровенно говоря, это была плохая машина. В 91-м году «Волга» стоила в два раза дороже «девятки». А через год «девятка» стала стоить дороже. Потому что «бери — не хочу», и все поняли: а зачем? «Волга» — это, как золотая цепь — тяжелая, блестит, но толку никакого.

— У кого-то в «Спартаке» была «Волга»?

— У Белова, у Кондрашина.

— Победа сборной СССР на чемпионате мира в 1974-м тоже мимо вас прошла. Почему?

— Еще молодым меня считали. А когда я уже подошел к основе, Кондрашина сняли. Гомельский меня взял на пару сборов, потом на пару турниров, но дальше как-то не пошло. Ну да, вовремя попасть надо.

— Когда Гомельский пришел, перестали вызывать ленинградцев в сборную?

— Так вообще, считай, что никого. Ну вот меня, потом Гену Капустина вызвали. Вот в 78-м меня вызвали. Сашка Белов как раз тогда умер. Сидим с ним на сборах в Риге, и он вдруг говорит: «Как-то мне плохо». Я думаю: во дает, придуривается, наверное. Вот честно. Еще потом за грибами поехали на машине. А потом — раз, и его в Питер отправили. Но даже тогда мысли не было, что все так закончится. Я приехал, а он уже лежит в больнице. А потом он умер. Пум! До сих пор не укладывается в голове. Кондрашин тогда совсем руки опустил, сильно изменился. Думаю, если бы не это, еще могли бы с ЦСКА побороться.

— В том победном чемпионате СССР — 1975 вы уже были основным игроком?

— Может, и основной, но не в стартовой пятерке. Хотя я уже много играл, действительно. Перед тем матчем с ЦСКА к нам даже психолога привозили. А мы ему говорим: «Ты бы к нам перед Минском приехал, а перед ЦСКА нас не надо накачивать». Ну серьезно, разве надо кого-то перед ЦСКА настраивать? На самом деле такие накачки только хуже делали. Поэтому мы и вышли и сразу продули 1:17.

— Ого. У вас был тогда уже психолог.

— Да ну, какой психолог. Так, один раз кого-то пригласили. Врача-то в команде нормального не было. И никто не болел, что самое удивительное. А как врач появился, все болеть начали. Хотя, скорее, это после Сашки началось… А до этого мы на обследования приходили: «А, и так сойдет». Сашка умер — начали хоть проверять нормально. Слушай, ну время другое было. Я же говорю, сейчас смешно вспоминать, просто бред! Мне вот говорят: «А вам не жалко, что «Спартак» умер?» А у меня получается вообще смешно: я жил в СССР, родился в Ленинграде, играл за «Спартак». И ничего этого уже нет. Жалко? Нет. Жалеть себя — это последнее дело. Наше поколение еще попало на такое время перемен. Вот 91-й год, живешь ты вроде небедный человек, а потом — фьють, и ноль. Другие кем-то работали, что-то умели, а ты, извини, только мяч всю свою жизнь бросал. И вот… Кто куда пошел. Молодежи больше повезло. Они все сейчас нормально живут, у всех бизнес.

— Давайте еще об этом матче поговорим. Большой ажиотаж был?

— Да, вообще. В «Юбилейном» же 6,5 тысячи мест было, а набилось 10 тысяч. Просто ужас! Ленинградский «Спартак» тогда котировался на одном уровне с «Зенитом», а то и выше. Все хотели попасть, спрашивали билеты. Но там билетов не было. Не знаю даже, где их доставали. Хорошо, что выиграли, иначе с нами там не знаю, что сделали.

— Когда с ЦСКА провел 17 очков, испугались?

— Как-то не особо. Во-первых, жизнь игрока-то хорошая: ты играешь и играешь. Это тренер переживает. Ну, вот меня Кондрашин выпустил. Но уже было 17:20. Да спокойно все было. Знаете, это сейчас пытаются все раздуть. Всем нужен миф. Человек так устроен. Я вот жене так и сказал как-то: «Понимаешь, я могу сейчас что угодно говорить, фантазировать, и никто проверить не сможет». А если смотреть на реальность, все шло спокойно. Мы где-то за семь минут до конца догнали ЦСКА и даже повели. Потом они опять вышли вперед, потом мы их догнали. А когда я тот мяч-то забил, победный, назад побежал, и Валера Милосердов (защитник ЦСКА. — Прим. ред.) так вот берет и кидает, а я уже под нашим кольцом. И вот тут все, как в замедленном фильме. Я смотрю: мяч летит, и я понимаю, что он в кольцо летит. Вот тут сердце екнуло, честно скажу. Но мяч попал в дугу. Повезло. Вот попади Милосердов тогда — и все, и никто бы сейчас мое 70-летие так бы не отмечал. Так что дело такое.

— У Кондрашина было почти мистическое умение вырывать победы на последних секундах. Что он вам говорил в концовке игры?

— Вот вы опять заладили. Ничего особенного он не говорил. Кажется, он сказал просто: «Этот выбросит, и давайте комбинацию сделаем». И все. Но как именно получится, никто не смог бы предсказать. У нас был такой тренер в «Корабелке», своеобразный человек. Выйдет там, посидит, покурит, а мы играем. Потом приходит в раздевалку, видит, что мы ведем: «Все правильно, так и играйте». И обратно курить.

— Опять же один из штампов спортивного кино: когда тренер говорит в раздевалке мотивационную речь, воодушевляет спортсменов — и они побеждают. Кондрашин так умел?

— Я такого от него не слышал, но мне рассказывали, что иногда такое было. Он говорил типа «посмотрите, какие буквы у вас на майках написаны». Но при мне, вообще, не было ничего такого. И он как-то именно муштру не любил. Даже, знаете, как — по линеечке — никогда. Он говорит: «Что выстроились?» Повторю еще раз: он молодец в том, что не мешал играть. Ну нельзя людей загонять в рамки. Надо позволять спортсмену самому принимать решения. Как сейчас я молодым говорю: «Вот тебе что-то говорят — слушай всех, но не слушайся никого». Вообще, все фильмы про спорт — говно. Единственный нормальный — «Движение вверх».

— Но ведь там тонны неправды.

— Да там все неправда! С Жармухамедовым (партнер Кузнецова по «Спартаку», олимпийский чемпион. — Прим. ред.) как-то болтали. Тоже, кстати, умер недавно. Я сижу, говорю: «Жар, тебе понравился фильм?» Он говорит: «Я смотрел с женой, поворачиваюсь, а у нее слезы текут». Фильм, честно говорю, получился. Меня как-то спросили: «А там вот Кондрашин в Грузию поехал?» Я говорю: «Конечно, брехня!» Но теоретически — это его стиль.

— Когда в матче за золото с ЦСКА получили пас от Большакова, уже понимали, что сейчас, возможно, ваш самый главный момент в карьере?

— Вообще никаких мыслей не было. Ну, бросил и бросил. Бросал, кстати, метров с двух. Далековато. Вообще, я издалека первым в стране стал бросать. И ведь получалось. Еще судья ко мне подбегает: «А на фига ты бьешь так далеко?» — «Так ведь потом назад бежать меньше».

— Сколько секунд до конца оставалось после броска?

— Семь. Но об этом не думал. Кто о секундах думает, никогда не попадет. Есть такие игроки — это кино. Я не буду называть, потому что он в сборной играл. Дело было в «Юбилейном», стою я под кольцом, а он бьет фолы. И у него в глазах не страх, у него в глазах ужас. Вот собаку ведут убивать — и у него глаза такие же. Раз — и метр не добрасывает. Но люди разные, у каждого своя психология.

— То есть вам еще семь секунд надо было защищаться?

— Ну, да. И вот как раз тогда Милосердов бросил, о чем я уже говорил. Он кинул, а я уже назад вернулся — и так смотрю, и мне так нехорошо… Потому что, если бы тот мяч залетел, сейчас ничего бы этого не было. Вообще, Милосердов классным парнем был. Сильно недооцененный, так скажу. Как Сергей Белов. Нам бы его в «Спартак» в свое время.

— Праздник сразу начался после финальной сирены?

— Ничего такого. Как-то и эйфории не было особо. Когда сидишь и смотришь игру — это одно, а когда бегаешь — совсем другое. Нет, ну, конечно, приятно было. Я уже потом вышел на улицу. А там толпа Кондрашина качает.

— Как наградили?

— Медалью, премию дали. Сейчас смешно. Мы же еще европейский Кубок выиграли. И нам по 500 рублей дали. За все, оптом. Я говорю, тогда время немножко другое. Тогда люди с поездок за границу жили: тупо там купил, а здесь в комиссионку втридорога отнес. Да ну, чего вспоминать. Раньше на 100 долларов можно было полгода не работать.

— Медаль сохранилась у вас?

— Да. Какое-то время была у Игоря, двоюродного брата Сашки Белова. Он там у себя все собирал, коллекционировал. Потом говорю: «Ладно, отдавай». У него те же майки, в которых мы играли. Смешно. Но приятно, что помнят. А, вспомнил, еще машину нам дали купить.

— «Волгу»?

— Да какая «Волга»?! «Жигули».

— Команда как отметила?

— Вот я и говорю: меня заманили в «Асторию», напоили в хлам. Первый и последний раз в жизни я пьяный ехал. Ну не бросать же машину там. Но я аккуратно. Вы только гаишникам не говорите.

— Кондрашина называли бессребреником, да?

— Да, это было. Он считал, что и игроков нельзя сильно поощрять. Неприятно это, конечно, было. Сколько игроков из-за этого из Ленинграда убежало. «Спартак» был самой бедной командой. Но он и для себя ничего не выбивал. Да, это минус. Не то что Александр Яковлевич Гомельский. Он своим так говорил: «Ребята, будете чемпионами мира — будете богатыми людьми». А так и было.

— Говорят, Гомельский и Кондрашин прям ненавидели друг друга.

— Сложно сказать… Думаю, что это скорее показное было.

— Рассказывали, что Кондрашин книгами Гомельского бросался, считал их недостойной литературой.

— Ну, я этого не видел. Что чужие слова обсуждать. Нет, конечно, они там ревновали друг к другу. Ну, это понятно. Не знаю. Но это было их дело. Наше дело было — играть. У нас с ребятами из ЦСКА всегда были хорошие отношения.

— С кем-то до сих пор общаетесь?

— Нет. Все почти поумирали. Я просто в шоке.

— Почему со сборной у вас не сложилось?

— Опять же это вопрос не ко мне. Но я думаю, что где-то не повезло. Когда я появился, смена поколений еще не началась. А кого из сборной выгонять-то? Если бы я чуть попозже родился, может быть. Кондрашин меня в 76-м году уже начал брать на сборы, но потом его почти сразу сняли. Если бы он остался, я бы наверняка поиграл бы. Говорю же — не повезло.

— Получается, и тех самых заграничных поездок у вас практически не было, из которых все везли на перепродажу?

— Почему? Со «Спартаком» мы же ездили, все было. Нормально. Это же праздник был — заграница. А сейчас — тьфу! Мы возили джинсы, мохер, да все, что было.

— Дворный при вас попался?

— Нет. Ну он такой, веселый был. Он тогда уже в самолете начал... дурил, часто. Такой, разгильдяй был. Помню, с ним как-то в Болгарии в аэропорту ждали кого-то и от дури стали бороться. Прям в дубленках катались по полу, весь аэропорт ржал. Ну, молодые были. А в другой раз в Минске играли. Сидим что-то с Юрой Павловым — и как давай бороться. Два часа без остановки боролись. Кондрашин заходит, а мы мокрые оба, и такой: «Молодцы, размялись». Выходим на игру — руки трясутся. Слили, конечно. Ну, вот и поборолись. Ну, молодые. Дурь-то прет, куда она денется.

— В каком году вы закончили с баскетболом?

— Где-то в 86-м или 88-м, уже не помню. Я там еще за «Светлану» поиграл немножко, а потом 90-е начались — и все нищими стали. Меня там мой приятель в охрану банка оформил. Потом подвинули на какую-то еще должность, там такие названия красивые были — ведущий эксперт или что-то такое.

— Тогда же многие спортсмены ушли в организованную преступность.

— Это борцы, наверное, в основном. А вообще, да, у меня много таких знакомых. Как раз мой приятель-борец там был.

— Нос не в банке сломали?

— Не, это в детстве. 50 лет ВЛКСМ, как сейчас помню. На Дворцовой в толпе поскользнулся, и кто-то ногой вдарил. Зато примета, опознать легко было.

— Неплохо поскользнулись. В 90-е ни к чему противозаконному не пытались вас привлечь?

— Ко мне почему-то не обращались. А зачем?

— Заработать, сами же говорите, было мало денег.

— А мне ничего не надо, верите?

— Верю. Олимпийский чемпион по биатлону Дмитрий Васильев рассказывал, что ему предлагали стать киллером за 10 тысяч долларов.

— Ну, мало ли что могут предложить. Мне не предлагали. Для этого определенный склад характера надо иметь. Вы же понимаете? Если можно проехать на зеленый, зачем ждать, когда загорится красный? Чтобы показать, что ты крутой? Ну так вот. Хотя такие люди есть. Тот же Сашка Белов так гонял на машине — вж-ж. По идее, он должен был убиться на машине, конечно. Ездил я как-то с ним…

— Страшно?

— Мне не страшно, но так, весело.

— Из того «Спартака» еще Арзамасков плохо кончил.

— Он аферист был, его в окошко… Все говорят, типа он напился и в окно упал. Ну, он правда квасил, хотя там мутная история. Он аферистом был. Ну, и плохо закончил. Да, было дело. Но он такой один был.

— Скучаете по былым временам?

— Да вся эта ностальгия — просто глупости. У меня дочка когда маленькая была, я ей говорил: «Оля, ты пойми, вот я сейчас одену тебе пакет на голову и спрошу, что самое главное в жизни, и ты тогда скажешь, что воздух». Так что был бы воздух, что поесть, что попить, а все остальное — мишура. Ну честно. Вот дети миллиардеров в окошко прыгают — от счастья, что ли? Надо уметь радоваться жизни. Вот олигарх ест икру, а навозный жук — дерьмо. Если их поменять местами, будет плохо не только олигарху, но и жуку. Так что не надо себя жалеть, не надо грустить о былых временах. Ну, был баскетбол и был. Были победы. Ну и что. Мне сейчас все нравится, потому что стало вообще все по фигу.

Беседовал Артём Кузьмин, «Фонтанка.ру»