«Культура обычно описывается глазами мужчин». Этнограф Дмитрий Баранов — об истоках русских примет и суеверий

Мы уже забыли, почему присаживаемся на дорожку и бьем посуду на счастье, но специалисты знают: приметы — это на самом деле текст, который нужно суметь прочесть. О том, как это сделать правильно, «Фонтанке» рассказал завотделом этнографии русского народа Российского этнографического музея, кандидат исторических наук Дмитрий Баранов.

— Мы живем в больших городах, изучаем науки, но при этом приметы остаются востребованным материалом из глубин истории. Нет-нет да и погуглишь, что означал тот или иной сон, к чему бьется посуда или родные попросят присесть на дорожку. Но если подойти к этим сюжетам с научной точки зрения, можно же объяснить, откуда идут корнями эти поверья?

— Ну, во-первых, что такое приметы с точки зрения этнографии, антропологии? Их возникновение и развитие основаны на особом восприятии мира, которое базируется на модели диалога «я — ты», то есть окружающий мир — это не нечто бездушное, косное, неодушевленное, которое можно покорить, изменить, адаптировать под себя: это некий собеседник либо некий текст, который нужно уметь прочитать. И на самом деле, приметы, которые актуализируются во время кризисных ситуаций (мы ведь в обычной жизни мало о них задумываемся, но, например, накануне экзамена или важной поездки, собеседования вдруг начинаем обращать внимание на приметы и что-то делать «на удачу»), выступают как текст, который ты пытаешься считать правильно.

Знание этого языка, этих примет, помогает выработать правильную стратегию поведения. Например, вышел ты из дома, вспомнил, что дома что-то забыл, и вернулся — считается, что это плохая примета. Почему? Потому что в традиционной культуре любое удвоение воспринимается негативно: две свечки зажигают при покойнике, и вообще мотив двойничества — это плохо. Вот и если ты два раза выходишь из дома на одно дело — это плохо. Поэтому что сейчас делают в городской традиции? Смотрятся в зеркало, язык показывают — и тем самым нейтрализуют негативные последствия: да, ты два раза вышел из дома, но если посмотрелся в зеркало, то ты как бы еще удвоил, чтобы минус на минус превратить в плюс, снять негативные последствия.

— А почему считался плохим момент двойничества?

— Не всегда, но во множестве случаев. Два — это оппозиция, противопоставление: есть одно и есть другое. И одно имеет положительный смысл, а то, что противопоставлено, другой. Ну, например: наш или тот иной мир, живое и мёртвое, культурное и природное, своё и чужое. Здесь уже появляется граница, требующая соблюдения определенных мер предосторожности, отделяющая одно от другого. Это первое. А второе — удвоение как таковое — это, согласно народным представлениям, характеристика того иного мира: когда все на одно лицо, или двойники, двойни, близнецы, — к ним же негативное отношение было, опасливое. Потому что это ослабленная форма безличности — одно лицо на двоих. Потом двоедушники: человек, имеющий две души, — это колдун или больной человек. То есть двойничество несет угрозу.

— Есть этому какое-то рациональное объяснение?

— Знаете, в приметах искать рациональное объяснение, как правило, не приходится, это просто психотерапия. Те же студенты — это современные люди, в принципе не верящие в приметы. Но перед экзаменом, особенно госэкзаменом, они что делают? У них обряд «ловить халяву» в зачетку в полночь, не мыться накануне, пятачок под левую пятку положить (во всяком случае, раньше так было). Не бриться, если это парень, перед экзаменом. А выходишь — смотришь внимательно, не перебежала ли черная кошка дорогу или не оставил ли что-то дома, чтобы не возвращаться.

Понятно, что дело не в черной кошке и не в том, что ты два раза вышел из дома (с точки зрения позитивизма это нейтральность), а в твоей установке: если ты уверен, что все правильно делаешь и приметы говорят, что все будет хорошо, ты себя программируешь на удачу. Говорю как преподаватель в университете: если студент уверен, это передается и экзаменатору. Я на себе это испытывал. Может, он даже плавает в материале, но себя уверенно держит, зная, что все будет хорошо, и эта уверенность заразительна. Ты думаешь, что он просто от волнения что-то забыл, а на самом деле все знает. И волей-неволей завышаешь оценку.

То же самое — у представителей опасных профессий: это очень суеверные люди — летчики-испытатели, космонавты, хотя их сложно обвинить в невежестве. Повторю, во время экстремальных или кризисных ситуаций в нас просыпается архаичный человек, и примета выступает как текст, который важно правильно считать, понять. Это психологически помогает.

Вот Юрий Гагарин якобы приметам следовал, и все закончилось благополучно, он вернулся. Соответственно, логика какая: если повторить то, что сделал он, то и ты вернешься. Ты программируешь этот сценарий. И люди сами понимают, что это суеверие, но если это дает уверенность в своих силах, сосредоточенность, — это уже реально работающие вещи. Этнографы знают: в культуре остается то, что помогает выживанию, имеет свою прагматику. Просто для нас она не всегда очевидна, поскольку наше представление о ней базируется на нашем жизненном опыте, на здравом смысле, а мир гораздо богаче. Так что это не пережитки.

— Мы уже упоминали сегодня зеркало. А вот если оно треснуло — почему это плохая примета?

— Потому что зеркало воспринимают как вход в тот иной мир, потому что там все наоборот: право на лево меняется, а это фундаментальное свойство того иного мира у многих народов. Это, видимо, самый простой способ описания того, что ты не знаешь: там то же самое, что и здесь, только наоборот. На этом построены многие обряды, практики. Зеркало — вход в тот иной мир, и любое нарушение этой границы чревато последствиями. Ты становишься уязвимым для воздействия представителей того иного мира. Это первое.

А второе: если в треснутое зеркало посмотреть, идёт умножение твоих образов, отражения. Опять же, мотив ослабленной обезличенности: ты уже не один, а во множестве, и все одинаковые. А мы с вами знаем, что это признак иного мира. Поэтому с зеркалом столько регламентации, предписаний. И при покойнике его закрывают, чтобы не было ещё одного мёртвого (опять же, мотив удвоения). Зеркала рассматривались как вход, который нужно закрыть, чтобы мёртвый не нашел дорогу из того, иного, мира и кого-то ещё не захватил с собой. Зеркало выступает инструментом и в гаданиях, поскольку они основаны на заглядывании в тот иной мир, где пишется судьба человека.

С другой стороны, зеркало выступает как оберег, потому что оно отражает не только визуально, но и отражает намерения, действия и т. д. Поэтому зеркало иногда вешали в домах так, чтобы оно смотрело на входящего человека — вдруг это колдун или нечисть какая-то или с дурным умыслом человек? Чтобы тогда его действия отразились на него самого, и зеркало в данном случае выступает как щит. Здесь обыгрывается его реальное физическое свойство — отражать.

Чем еще отличается зеркальный мир от нашего, кроме того, что там все правое на левое меняется? Тот иной мир обеззвучен, он глухой и немой. Там же звук не отражается, там ничего нельзя потрогать, обонять, поесть. Этим объясняется запрет показывать зеркало маленькому младенцу, который лежит в колыбели. Знаете почему? Считается, что он долго не заговорит. Потому что зеркальный мир — немой, и это его реальное свойство, как мы говорим, семантизирует, превращается в культурный признак.

— Но это же к реальности отношения не имеет, насчет ребенка?

— Не имеет.

— Интересно тогда, как это придумали. Должно было что-то плохое произойти для того, чтобы у людей появилась такая ассоциация.

— Ну, случались же всякие болезни, при которых ребенок долго не начинает говорить или глухонемой рождается. Это могли приписывать каким-то предметам. Не уверен, что здесь есть рациональная основа.

— Но в других приметах есть: например, присесть на дорожку, когда выходишь из дома.

— И вспомнить, все ли ты взял, да? В этом смысле почему нет? Я не говорю про природные приметы — там есть логика: типа ласточки летают — дождь будет.

А если мы берем культурные приметы, вроде «если ты встретил женщину с пустыми ведрами — это не к добру», — это просто мужская перспектива в культуре, такой взгляд, где «чуждость» женщины дополняется негативной семантикой пустоты. Пустая емкость — всегда плохо. А культура обычно описывается глазами мужчин, в силу разных причин, поэтому и женское пространство описывается как в определенном смысле чужое и опасное.

Хотя женский взгляд тоже присутствует и в некоторых ситуациях начинает доминировать — например, в родильном обряде. Когда женщина рожает, то место, где она рожает, становится словно центром мира. Но с точки зрения мужчин, место, где рожает женщина, нечистое. Например, в бане рожали, и считалось, что баня опасное место в течение 40 дней после этого. Но это мужской взгляд.

Или в свадебном обряде: само слово «невеста» — «невесть что». То есть она — «неведомая», она ведет себя по модели покойников: чтобы стать мужней женой, нужно умереть в качестве девушки. Поэтому у нее лицо закрыто, она обезличена, она слепая, глаза закрыты, то есть она «жмурик», покойник. Она ходить не может, ее под руки водят, она есть-пить не может прилюдно, потому что она «умирает». На этом построен любой переходный семейный обряд. Но понятно, что она же сама себя знает, и «невеста» — термин мужской. И описание невесты как мёртвой — глазами мужчин.

— Как интересно! А почему так, откуда это взялось? Почему нужно именно умереть?

— Чтобы стать другим, нужно чем-то пожертвовать, например, умереть в качестве девушки, чтобы стать женщиной. Таковы обряд инициации, родильный обряд. И вся терминология, описывающая роды, деструктивная: рассыпаться, расколоться, растрястить, разрешиться, раскутаться — это все связано с распадом тела ради новой жизни, нового космоса, то есть ребенка. А потом женщина возвращается в мир людей, в живой мир, уже в новом статусе, она уже мать, она уже не молодуха, она другая.

— Да… Я понимаю, что когда девушку замуж отдавали, принято было, чтобы она плакала? Но про покойницу с фатой никогда не слышала.

— Она причитает, бьет с руками головой об стол, раскалывая иногда столешницу: считается, она не чувствует боли, потому что она как мёртвая, она не может её чувствовать.

— Интересно, а чем это могло пригодиться? Чтобы она не вспоминала прошлую жизнь, не металась душевно?

— Нет, здесь, наверное, другой механизм. Просто это ритуал, а с точки зрения традиционной культуры ритуал — высшая реальность. И если изменения, которые с тобой произошли, — например, брак или рождение, смерть или какие-то другие события, — не оформлены ритуалом, то они нереальны, нелегитимны. Например, если комплекс обрядов не будет сделан в отношении ребенка, то этот ребенок никогда человеком не станет. Если в отношении усопшего обрядовые действия не будут сделаны, он никогда не попадет в иной мир, мир родителей, он будет возвращаться. Фольклорные мотивы приходящего живого покойника основаны на нарушениях обрядовых действий. Если брак не будет оформлен свадебными ритуалами, то он будет недействительным.

— А эти ритуалы же делались напоказ?

— Да, они почти всегда имеют публичный характер. Именно сама публичность делает событие легитимным, как сейчас присутствие свидетелей на свадьбе.

— В случае с браком, может быть, у обрядов роль еще оповещения, потому что обручальных колец тогда, наверное, не носили, а нужно было показать: все, вот на эту девушку не смотрим, она занята.

— Естественно, о свадьбе знают всегда и она имеет тотальный характер: участвует весь коллектив, это способ узаконивания события, принятие обратно в социум, но в другом статусе. У женщины будет другой круг знакомых, уже молодые семьи, и целый год они ездят в гости к ним, к родне жениха, к родне невесты, друг друга навещают. Образуются новые связи социальные, родственные. И это меняет статус всех — ведь когда люди женятся, сразу родители превращаются в сватов — в тещу, в тестя, в свекра, свекровь; братья, сестры становятся деверьями, золовками, шуринами... Это «принцип домино»: один человек меняет статус, и вся его родня меняет статус.

— Это такая новая социализация получается.

— Вы абсолютно правы, эти обряды выполняют в том числе коммуникативные функции, социализирующие, психотерапевтические, ценностные, познавательные, когнитивные.

— А познавательная какая?

— Во-первых, это самопознание, самоидентификация, потому что в ритуале происходит временная смерть. Это хорошо видно на примере календарного праздника. Праздник — от слова «праздный», порожний, пустотой. Если мы берем этимологию слова «праздник», то время останавливается, поскольку ритм жизни меняется и исчезает граница между мирами. И очень важно ответить на вопрос, кто я такой, жив ли я. Это затрагивает все органы чувств. Поэтому все обрядовое очень интенсивно воздействует на зрение: все красное, золотое, яркое, — суть в том, что если ты видишь, значит, ты живой, ты не жмурик, не покойник (слепота это всегда признак мертвых). Поэтому носят яркую одежду, используют яркую утварь и себя украшают: важно не только видеть, но и быть видимым — значит, ты присутствуешь в этом мире, ты не покойник. Потом праздник характеризуется повышенным звуковым фоном, например, некоторые праздничные песни не поют, а орут. То есть ты слышишь, значит, ты живой, и тебя слышат, значит, ты живой. Пища не пресная, а кислая, горькая, соленая, которая наиболее мощно воздействует на вкусовые рецепторы. Тактильность очень важна, много праздничных обрядовых игр связано с болевыми ощущениями: ты чувствуешь боль, значит, ты живой.

— Это касалось всех праздников или только каких-то конкретных?

— В принципе, всех, и календарных, и семейных. Потому что единый сценарий любого ритуала — это сотворение мира. Пересотворение, создание чего-то нового.

— Сейчас себя принято переосознавать разве что в день рождения. Я, кстати, не знаю, их вообще отмечали на Руси?

— Дни рождения не праздновали. Важно было, когда менялся статус — свадьба или еще какие-то другие события, родильный обряд. Многие обряды были направлены на опознание новорождённого: а человек ли он, а свой ли он, не чужой ли он, не обменыш ли он? В отношении ребенка до семи лет в русской традиции нет уверенности, что это человек, что он тот, за кого себя выдаёт. Он уже не там, но ещё не здесь — до семи лет. Якобы ребенка могли подменить в утробе или одного оставили дома и его мог подменить леший. Если ребенок себя ведет неадекватно либо заболевает, его подозревали, что он обменыш. Поэтому всякие действия проводили, чтобы это проверить. В том числе по телу определяли, по родинкам смотрели, щупали, по поведению. Либо проводили обряд: под корыто помещали больного ребенка и разрубали корыто топором. И если он в полено превращался, то это обменыш.

— Что в полено превращалось?

— Ребенок. Если нет, то… Или если он именно в эту ночь умрет, то он, значит, был обменыш и горевать нечего. Здесь, видите, опять психологическая функция. Или мертворожденный ребенок: матери не надо горевать, потому что это не ее ребенок, это обменыш, который еще в животе был подменен нечистой силой.

— Ничего себе! Это связано с высокой детской смертностью в те времена? Чтобы избавить от переживаний, потому люди что не были уверены, что дети доживут до какого-то возраста?

— Да.

— Так, хорошо, давайте что-нибудь поспокойнее вспомним. А еще какие типы примет есть?

— Приметы, которые направлены на благополучие. Ну, например, не стричься, не мыться: волосы связаны с идеей силы, богатства. В русской деревне пастухи, пока пасли коров, не брились, не стриглись. Потому что в волосах сила, потому что они всю жизнь растут, и им приписывается магия силы, как и бороде. И множественность наделялась дополнительным смыслом: волос много, и поэтому будет много денег. В итоге сейчас мы видим спортсменов, которые на серьезных соревнованиях не бреются, не стригутся. Или откупают дорогу, закапывают, например, 10 рублей….

— Ой, вот это я не знаю.

— Это у путешественников бывает или на севере до сих пор: чтобы не было препятствий, дорога была хорошая.

— А приметы, связанные с животными? Например, если птица в дом залетает, то к покойнику, если собака воет...

— Не знаю, здесь птица связана с понятием души, может быть. Смотря какая птица. Да, собака тоже почти всегда предвещает. Но собака выступает в народных представлениях как медиатор между мирами. Кошка и собака на границе находятся, они сопровождают и нечистую силу, сопутствующие персонажи такие.

— Но почему именно вой это плохо? Могли бы сказать, что плохо, если собака левое ухо чешет или еще что-то такое?

— Вой, видимо, сам по себе необычен. Если она воет, вы не знаете почему.

— А соль рассыпать?

— Ну, соль — да, здесь можно, конечно, и рациональное объяснение найти, потому что она раньше была очень дорогой, на вес золота. Потом еще фонетика сыграла свою роль: соль и ссора — созвучны. Рассыпал соль — поссорился.

— Тогда почему посуда бьется — на счастье? Она же тоже денет стоит.

— Ее специально били в тех ситуациях, когда меняется статус человека. Это родильный обряд, свадебно-погребальные. Керамика благодаря своим физическим свойствам, хрупкости используется для того, чтобы продемонстрировать смерть и возрождение главных героев обряда через разбивание. Вещи — как двойники человека. Бывает обряд не только радостный, но и погребальный, там тоже били горшок — чтобы покойник не вернулся назад. Это демонстрация необратимости процесса. Но в любом случае разбивание в данном случае воспринимается как позитивное действие.

— Может быть, у вас есть какие-то еще приметы, которые лично вам интересны?

— Ну, например, если рубил дрова и по ноге попал топором, сапог разрубил, то этот сапог уже нельзя обувать, иначе будет там же рана. Но это отражает только представление об одежде как о второй коже человека. Одежда это личное, поэтому через нее, во-первых, можно испортить человека и, с другой стороны, можно приворожить, потому что она касается тела.

— Меня в детстве одергивали, мол, «не свисти — денег не будет». Или это уже какие-то советские истории?

— Свист это язык коммуникации с иным миром, в лесу вызывать лешего и так далее. То есть на свист был запрет как на нечеловеческий язык. А то, что денег не будет, это, видимо, уже более поздние объяснения.

— То есть свистеть нельзя было не из-за денег, а вообще?

— Да. Ну, в доме, например. В лесу можно иногда, и то только в определенной ситуации.

— Тут трудно понять, какое может быть рациональное объяснение.

— Рациональное — это ведь все культурные нормы. Еще раз: приметы — это способ освоения мира, в котором мы с вами живем. Формирование его комфортного образа, понятного. И все эти странные классификации, предписания, нормы, запреты — это способ одомашнивания мира. Поэтому, если что-то идет не так, традиция дает тебе сценарий, что нужно сделать, чтобы исправить ситуацию. Пусть эти действия будут выглядеть иррационально, но психологически это помогает.

В лесу бабушка меня учила: нельзя подбирать чужие вещи, найденные на дороге, не садись под осиной, не садись под ольхой, не матерись в лесу, иначе там тебя лешие будут водить. Они бессмысленны, но, с другой стороны, лес — пространство чуждое в русской традиции, страшное, и тем самым ты его осваиваешь с помощью культурных норм. И если ты что-то не так сделал, традиция тебе дает подсказку: чтобы найти дорогу домой, выверни одежду на другую сторону.

Как этнограф я могу это объяснить: когда человек блуждает в лесу, бабушки говорят, что «это лешие водят, ты наступил на след лешего». Леший — представитель того иного мира, он твой враг. Но как только ты одежду наизнанку надеваешь, ты становишься частью иного мира, и леший теряет к тебе всякий интерес, и ты находишь дорогу домой.

Понятно, что дело не в том, что ты переоделся. Бабушки, кстати, до сих пор так делают где-то на Русском Севере. Дело в том, что ты не теряешь головы, потому что для тебя это знакомая ситуация. А если ты не теряешь головы, ты найдешь дорогу домой. Как мы с вами, представители городской культуры, заблудимся в лесу — начинаем вспоминать уроки природоведения: смотрим на муравейник, пень, чтобы сторону света определить. Тем не менее для нас это опасное, чуждое. А бабушки спокойны, они знают, что нужно делать. И, не теряя головы, быстрее находят дорогу домой.

— То есть это снятие паники.

— Да. Поэтому приметы — это концепция культуры как игры человека с природой. Всегда есть некая избыточность в культуре, что-то вроде бы лишнее, необязательное, как эти приметы, обряды. Мы же говорим: «это чисто ритуал», предполагая его факультативность, необязательность. Для цивилизационной культуры это немыслимо, что именно ритуал — это высшая реальность. А вне ритуала, в будни, это все может быть иллюзией. Ритуал как бы все прочищает, все ставит по своим местам, обновляет переживания, ценности. Психологически это помогает, это помогает социуму, коллективу людей, жить. Он консолидирует людей, потому что все участвуют, возникает чувство солидарности, обновления, сопричастности.

Беседовала Алина Циопа, «Фонтанка.ру»