Без «Ричарда»: какого Шекспира зрителям не покажут на фестивале ТЮЗа имени Брянцева?

Буквально за день до начала традиционного майского тюзовского фестиваля (бывшей «Радуги»), стартующего 22 мая, из его афиши исчез спектакль «Трагедия короля Ричарда III» Березниковского драматического театра. Обозревателю «Фонтанки» повезло больше, чем петербургским зрителям, — он видел спектакль на премьере на родной сцене в марте 2023 года, но до сих помнит его в деталях и поэтому решил ими поделиться.

Начну с того, что Петербург с начала 2022 года удерживает абсолютное лидерство по количеству отмен гастрольных и местных театральных спектаклей. Прямо накануне показов из заявленных программ исчезает даже то, что триумфально шествует по всей остальной России. Например, спектакль «Война и мир» Вахтанговского театра побывал во всех крупных городах страны и даже был сыгран в Ясной Поляне на специально выстроенной для гастролей сцене, а вот петербургский зритель со знаменитым спектаклем оказались прямо-таки в ситуации старого анекдота: «Из разных пунктов в одно время вышли два человека и пошли по одной дороге по направлению друг к другу. И не встретились. Не судьба». Кто берет на себя роль судьбы, мы здесь разбираться не будем, но попробуем немного восстановить нарушенный баланс и позволить зрителям хотя бы представить то, что они должны были увидеть на сцене ТЮЗа 24 мая.

Вообразите зал средневекового английского замка, освещенный исключительно пламенем бесчисленных факелов и свечей — это мерцание огней, порождающее за спинами людей многочисленные тени. Здесь превратиться в тень легко — стоит только отойти от огня, так что ощущение опасности не покидает ни на минуту. И художник Евгений Лемешонок установил в проходах между зрительскими рядами лампы, имитирующие живой огонь, а на сцене — такого же типа факелы. Средневековый мрак — та атмосфера, которая и требуется спектаклю про короля-уродца, который свой путь к трону проложил по трупам вероломно убитых сородичей. Но и в шекспировском театре представления шли при факелах. И такая амбивалентность (реальность, в которой при ближайшем рассмотрении все роли расписаны на манер театральных, и театр, в котором узнается реальность) — заложена в спектакль как закон.

Шекспир злодеянья реального Ричарда Плантагенета усугубил и сконцентрировал, так что зрителю на протяжении четырех с лишним веков (пьеса была написана великим англичанином в самом конце XVI века) приходится за три (в среднем) часа действия созерцать пару десятков жертв безжалостной расправы, включая и детей королевских кровей. Тем не менее, за роль Ричарда III c азартом брались лучшие актеры мирового театра и кино: Аль Пачино, Кевин Спейси, Бенедикт Камбербэтч, Райф Файнс, Иэн Маккеллен, и даже ангелоподобный Мартин Фримен не устоял перед возможностью разгадать загадку феноменального шекспировского горбуна. Это не говоря уже о хрестоматийном Ричарде Лоуренсе Оливье. Что до России, то тут, кроме скрюченного гуттаперчевого Ричарда с сокрушительным обаянием — создания Константина Райкина, был еще и Ричард — Михаил Ульянов, долгие годы убеждавший зрителей Вахтанговского театра, что убивать в таких количествах и не сойти с ума невозможно. И у него это получалось убедительно.

Особенность березниковского Ричарда, которого в Питере не увидят, и которого режиссер Петр Незлученко придумал с актером Дмитрием Поддубным, в его изначальной безликости. В прологе, когда он стоит один перед залом, в котором имитирующий пламя свет не гаснет ни на секунду, этот Ричард поначалу ничем не приметен. Его не выделишь в толпе. И одет он так, как одет среднестатистический гражданин, вписанный в государственную систему на любом уровне: костюм-двойка, классическая рубаха, черный галстук. На скользкий путь герой ступает, борясь со своей обычностью. У зрителей на глазах он перевязывает себе руку бинтом, и обретя таким образом «особую примету» — сухорукость, он словно бы объявляет о начале большой игры, и с этого момента наблюдать за ним становится все интереснее.

«Среднестатистическими» выглядят сначала и другие герои. Их — пять. Собственно действие начинается в тот момент, когда перед залом на стулья рассаживаются шесть мужчин в пиджаках, шесть комедиантов, затеявших сыграть Шекспира по рецепту его времени — без тех умопомрачительных декораций, которые появились гораздо позже, на рубеже XIX-XX веков, и которые исследователи, используя образ самого Шекспира, окрестили «пиршеством для глаз». Шестеро men-in-black синхронно почесывают несуществующие горбы и заносят над головой растопыренные пятерни на манер короны, так что сразу становится понятно: горб — не физиология, а метафора социальной несостоятельности из разряда: «Нас не считают достаточно хорошими, но мы прорвемся на самый верх». Случай — узнаваемый, особенно в сфере политики, но требующий особого цинизма. Вот это качество на все лады и демонстрирует команда Ричарда.

Березниковские артисты не рядятся в театральные костюмы, даже когда мужчинам (это, как известно, обязательная практика в театре шекспировских времен) приходится изображать женщин. И ты как зритель мгновенно обнаруживаешь, что эту условность очень легко принять, потому что в театре вообще-то главное — не жизнеподобие, а умение захватывающе рассказать историю, да еще и вовлечь в неё публику.

Публике тут не дают расслабиться ни на минуту. То брат короля Кларенс — Алексей Колупанов, которого ведут в тюрьму из-за навета Ричарда, пытается рассказать зрителям свой страшный и вещий, как окажется, сон и при этом очень жалобно заглядывает в глаза (впрочем, возможно, это так кажется, потому что огонь прилаженной к креслу лампы, дрожит в его глазах), то Бекингем, вызвавшийся быть правой рукой Ричарда, призывает зал в свидетели, что у него получится ходить по краю пропасти и не рухнуть в нее — и до поры до времени делает это мастерски, то и дело оглядываясь на зал и предлагая оценить его хитроумность и неуязвимость. А как отменно — без грана пошлости, но детально точно — играет Василий Гусев женское высокомерие, женскую слабость и, наконец, гордое отчаяние, передавая публике историю злой судьбы королевы Елизаветы, сначала супруги, а потом вдовы короля Эдуарда IV (ей-богу жаль, что вам, уважаемые потенциальные зрители, придется поверить мне на слово). В сцене отчаяния к Гусеву — Елизавете, превратившейся в старуху со скрипучим голосом, присоединяется неузнаваемый Дмитрий Плохов (артист играет еще три мужские роли без грима, и это совершенно разные люди) — герцогиня Йоркская: только для этой сцены на грани фола артисты снимают костюмы — отборные проклятия Ричарду шлют люди, потерявшие всё. И то печально, что вам не увидеть глаза Бекингема — Дениса Ярыгина, артиста с харизмой молодого Александра Абдулова, когда он получает от Ричарда приказ убить юных герцогов. В этом взгляде написано всё, а именно: «Фокус с выходом сухим из воды — увы, не в этот раз, простите, но зато скоро вы увидите, как я умею умирать». И он в самом деле умрет достойно.

Работа с залом, безусловно, конек березниковского «Ричарда». Все герои — не только условно положительные, но и отъявленные злодеи — борются за рейтинги у зрителей, как заправские блогеры. Особенно убедителен Ричард, когда рассказывает залу, что сделают со страной и с нами всеми окружившие нас враги. Это его триумф.

А теперь — про мощную, на мой взгляд, находку режиссера и художника, которая позволила нагородить на сцене десятки трупов, но при этом не только избежать дурной театральщины, но и заставить публику прочувствовать катастрофу. Весь задник представляет собой белый лист, к которому приставлены два персонажа в белоснежных СИЗах. Поначалу они незаметны вовсе, так что, когда наступает время им отделиться от стены, вздрагиваешь. И это правильно, потому что в программке эти персонажи называются «1-й убийца» и «2-й убийца». Есть у Шекспира такие герои, которые появляются на арене, чтобы прикончить Кларенса, но Петр Незлученко значительно расширил их полномочия. Они убивают всех, но — метафорически: героя, чей черед настал, берут за руки, ведут к заднику-ватману и обводят по контуру, только не белым мелом, как делают сотрудники СК, а черной краской, жирно. Постепенно контуры тел заполняют большую часть листа, а в антракте вокруг них возникают шарики, флажки, букеты цветов и другие атрибуты всенародных праздников, которым, как показывает опыт истории человечества, войны (и, как частный случай, война Ланкастеров и Йорков — она же война Алой и Белой роз, описанная в «Ричарде III») — не помеха. Но роль героев Алексея Наволокова и Дмитрия Сидорова не только функциональная. В перерывах между черными делами они разыгрывают интермедии, прямо как дзанни из комедии дель арте: пикируются на опасные темы, вроде темы совести. Один другому, например, говорит: «Я вчера нашел кошелек, так совесть заставила вернуть его владельцу». А тот отвечает: «Это в тебя вселился бес, гони его». И этот остроумный перевертыш — шекспировский, но звучащий как оруэлловский — символизирует победу мракобесия над здравым смыслом. Но и у убийц иногда сдают нервы, и они, потрясенные народным безмолвием, кричат в зал: «Несчастный вы народ, смеетесь вы. Вы тоже скоро будете мертвы».

И я бы ни за что на свете не раскрыла вам секрет финала, если бы у вас был шанс его увидеть, но раз уж судьба не велит, читайте. Когда пятеро мужчин в костюмах и при галстуках подробно расскажут про последние минуты жизни Ричарда, он неожиданно воскреснет и снова выйдет на первый план, но уже в новой роли: у нового, прогрессивного монарха — Ричмонда Тюдора — тот же облик, что и у изверга Ричарда, но он только начинает править, и потому слова его пока что звучат многообещающе.

И в этот момент неожиданно выходят совсем молодые люди и полностью заполняют сцену. Не знаю, застали ли вы времена, когда все государственные праздники заканчивались выступлением большого детского хора радио и телевидения — я их застала. Но в данном случае, вместо бодрого советского хита звучит усиленный множеством юных звонких голосов сингл Виктора Цоя «Мы хотим танцевать». И пока дети поют «Наше сердце работает, как новый мотор. Мы в 14 лет знаем всё, что нам надо знать. И мы будем делать то, что мы захотим, Пока Вы не угробили весь этот мир», — верится, что всё еще будет.

Жанна Зарецкая, специально для «Фонтанки.ру»