Игра престолов на берегах Невы: Русский музей рассказывает об империи после Петра

Русский музей завершает более чем десятилетний цикл выставок «Сага о Романовых» проектом о периоде между смертью Петра I и воцарением Елизаветы Петровны — «Империя после Петра». Шестнадцать лет, четыре монарха, три регентства и множество интриг невозможно свести к фабуле о «роли личности в истории». На этом материале особенно интересно наблюдать противоречия молодой империи: за портретами людей в причудливых париках скрываются истории, о которых сценаристы стримингов могут только мечтать. В залах Михайловского замка выставили артефакты эпохи и портреты «милейших» людей, способных на дьявольские интриги, пытки и, конечно, важные государственные дела.

XVIII век за пределами петровского и екатерининского времени видится нам глазами людей последующих эпох. Старая графиня в «Пиковой даме» у Пушкина — демонический осколок ушедшего столетия, призрак Петербурга XVIII века у Александра Бенуа, наконец, исторические сюжеты в живописи создают образ рафинированного и одновременно грубоватого, развратного и на удивление простодушного времени. Нечто среднее между рекламой банка «Империал» и ранними клипами Милен Фармер. На самом деле всё было куда интереснее.

Экспозиция, как и эпоха, которой она посвящена, получилась противоречивой: в девяти залах и переходах между ними не так много света, как хотелось бы, а насладиться проектом в полной мере можно, лишь основательно изучив период 1725–1742 годов. Плотно развешанные портреты и артефакты эпохи хочется дополнить историческим контекстом, но на самой выставке он лишь намечен. Открывает экспозицию знаменитый портрет Петра I на смертном ложе кисти Ивана Никитина и императорская корона из Музеев Московского Кремля — та самая, которой в 1724 году Пётр венчал на царство Екатерину I. Здесь же — портреты Петра II, костюмы, графика. Картины и гравюры, помимо стен, размещены на тёмно-золотой сетке, которая на манер ширмы зонирует залы и напоминает фирменный декор Императорского фарфорового завода («сеточка» ИФЗ, впрочем, появилась гораздо позже).

Заметная часть выставки — именно портреты монархов и регентов, старой и новой (появившейся при Петре) знати. Они иллюстрируют дворцовые интриги, например борьбу между кланами Долгоруковых и Меншиковых.

«Это одна из самых главных интриг короткого периода правления Петра II, — рассказывает куратор проекта, заместитель генерального директора по научной работе Григорий Голдовский. — Прикрываясь фигурой Петра II, старое дворянство норовило «подняться», отыграть позиции после Петровской эпохи. Была, в частности, история с попыткой переноса столицы обратно в Москву, у Петра II была там резиденция, и он собирался перенести центр страны в древнюю столицу. В этом ему содействовали старые дворяне и противодействовали новые. Долгоруковы в целом шли к победе: Меншикова обвинили в казнокрадстве, арестовали, отправили в ссылку. А Долгоруковы продолжали «править бал». Меншиков в 1729 году пытался обручить с Петром II свою дочь Марию, но Долгоруковы и тут преуспели и обручили с Петром II свою дочь Екатерину Алексеевну. Это было в ноябре 1730 года».

На двух портретах — Наталья Долгорукова, урождённая Шереметева, жена брата Екатерины Алексеевны и фаворита Петра II Ивана Долгорукова. Одно из изображений весьма фривольное: статная дама в кружевах приоткрывает правую грудь; на другом — умудрённая женщина в чёрном монашеском одеянии.

«Екатерина Алексеевна с братом Иваном Алексеевичем затеяли интригу, — рассказывает куратор. — Пётр II, вернувшись с охоты в конце ноября, через какое-то время скоропостижно скончался. Власть ускользала из рук Долгоруковых. И тогда Иван Алексеевич подделал подпись Петра II на завещании, согласно которому трон должен был перейти его обручённой невесте. Но Верховный тайный совет уже звал на царство Анну Иоанновну, а Ивана Алексеевича отправили в ссылку».

Наталья Долгорукова не оставила мужа в опале: их обвенчали, и они вместе отправились в ссылку в Берёзов. Вскоре на Ивана Долгорукова написали донос по поводу подделки подписи императора, и под пытками он признался в фальсификации.

«Пытал Долгорукова «милейший» человек Андрей Ушаков, его портрет также есть в зале, — продолжает куратор. — Он был совершенный иезуит (в переносном смысле): пытал, конечно, не сам, но под его руководством. Затем Долгорукова публично четвертовали, последовательно отрубая руки, ноги и голову. И по легенде он не издал ни звука, только молился — но насколько это правда, неизвестно».

История «иезуита» тоже достойна внимания: Андрей Ушаков был главой Тайной канцелярии, человеком ещё из прошлого, «бунташного» XVII столетия. Сироту из бедной дворянской семьи вырастил крепостной крестьянин, а потом за стать и ловкость молодого человека записали в Преображенский полк. Ушаков стал сподвижником Петра I — император доверил ему надзор за кораблестроением.

После четвертования мужа Наталья Долгорукова получила разрешение вернуться в Москву только в 1740 году. В монахини постриглась в 1758 году в Киево-Флоровском монастыре, написала мемуары, впервые опубликованные в 1810 году.

Словом, раскрытие только одной интриги XVIII века поражает воображение: «милейшие» люди в пухлых париках оказываются замешанными в чудовищных пытках, а кажущиеся легкомысленными дамы скрывают истории покруче графини Томской. Золотую сетку в залах где-то дополняет благородный «эрмитажный» зелёный, где-то — «павлиний синий». В каждом зале, по словам куратора, выбран наиболее характерный для эпохи цвет. Много портретов Анны Иоанновны — плотной темноволосой женщины. Елизавета Петровна смотрится легче — то ли за счёт полуулыбки, то ли за счет платинового блонда, который и сегодня любят мастера. Впрочем, и тёмная копна Анны Иоанновны, и светлые волосы Елизаветы — парики.

Есть зал, посвящённый Академии наук и художеств, там можно рассмотреть карты, составленные по результатам экспедиций. На них есть, например, Узбекия и… Ингрия. Отдельный зал посвящён церковным предметам, где впечатляют царские врата с деревянной скульптурой. Это нетипично для российских широт: по словам куратора, появление скульптуры в церковном декоре — западное влияние, пришедшее в Россию через Польшу и Украину.

Завершает выставку живопись XIX века на тему свадьбы в Ледяном доме и аннинских шутов. Картина Валерия Якоби «Ледяной дом» показывает забаву Анны Иоанновны жестокой, разухабистой. Сложно поверить, что скорчившийся рядом с шутихой Авдотьей Бужениновой в доме из ледяных блоков человек — это блестяще образованный князь Михаил Голицын. Представитель древнего рода, он по велению Петра I учился в Сорбонне, жил в Европе, был дважды женат. Второй раз Голицын женился на иностранке, для чего принял католичество. В России об этом узнала Анна Иоанновна, и с женой князя разлучили, а ещё ему с 1732 по 1740 год пришлось быть шутом императрицы — в этом статусе его и женили на шутихе, заставив провести с ней ночь в Ледяном доме.

«Церемониал свадьбы разрабатывали в недрах Академии наук, — рассказывает куратор. — Примерно как церемонию открытия Олимпиады сегодня. Женили шута и шутиху, князя Голицына и придворную карлицу. Было и приветственное слово, сочинённое чуть ли не Тредиаковским в честь «дурака и дурки». После венчания «молодых» заставили провести ночь в Ледяном доме».

На картине того же Валерия Якоби «Утро Анны Иоанновны» тоже много шутов, увеселяющих возлежащую царицу: мужчины в чулках творят дурачества, которые сложно представить в исполнении куда более строгих персонажей XIX столетия; цвета игривые — розовый, голубой, «тиффани». Однако это условность, фантазийный XVIII век через призму историзма следующего столетия. Вычленить из кружевного мифа реальность, понять её по акцентам в парадных залах Михайловского замка — задача непростая, но интересная.

Анастасия Семенович, специально для «Фонтанки.ру»