ПоделитьсяОжидаемого «правого прорыва» на выборах в Европарламент не случилось. Да и не должно было. Потому что «мы лишь поставили термометр и получили данные». Так считает Кирилл Коктыш, профессор кафедры политической теории МГИМО.
Поделиться— Кирилл Евгеньевич, ожидаемого роста представительства внесистемных правых в Европарламенте не произошло — с менее чем 20 процентов их число выросло до почти 22 процентов. Что это значит для нас?
— Ничего не значит ни для нас, ни для Европы. Потому что единственная важная функция этого органа — принять бюджет для Еврокомиссии и принять собственный
бюджет. Никакой властью он не обладает. Это инструмент, с помощью которого европейские страны могли слить негодование и гнев, успокоиться и жить дальше.
— Эммануэль Макрон рискнул распустить свой национальный парламент по результатам европейских выборов. Значит, имеют значение.
— Выборы в целом, как температура по больнице, ничего не поменяли. Но во Франции оказались серьезным ударом по правящей партии — она потеряла влияние, а настроения в обществе перестали соответствовать тем настроениям, к которым они привыкли. И президент ставит под вопрос судьбу парламента. При этом Макрон лично не рискует ничем, потому что президент и правительство избираются отдельно.
Смотрите, он рассчитывает, что французское законодательство, французская избирательная система позволят ему легко взять реванш. У этого расчета есть основания, потому что французское избирательное законодательство позволяет игнорировать мнение абсолютного большинства в связи с особенностями нарезки округов, особенностями расчета и так далее.
В худшем варианте развития событий Макрон останется с оппозиционным парламентом, но пост свой не потеряет. Это уже было в истории Франции, ничего страшного не произошло.
— «Удар» по результатам выборов получили и правящие партии Бельгии и Германии. А последствия разные.
— Да, в Бельгии все плохо, премьер-министр Александр де Кроо уже подал в отставку. А для канцлера ФРГ Олафа Шольца ничего не изменилось.
— Почему? Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) Шольца набрала 14 процентов.
— А вы посчитайте голоса всей коалиции (СДПГ, «Зеленые» и СвДП. — Прим. ред.). Партия Шольца потеряла голоса избирателей, но его партнеры по коалиции их сохранили, даже немножко прибавили. В итоге то на то и вышло. Нанесен удар по Шольцу лично, а не по системе в целом.
— Можно ли сказать, что это голосование стало вотумом недоверия Шольцу?
— Пока нет. Если бы его партия получила голосов меньше порогового значения, можно было бы. Но она получила почти 14 процентов. Это, конечно, меньше 30 процентов по результатам последних национальных выборов. Ну и что?
— Ожидалось, что правые победят почти в 9 странах. Но даже в Нидерландах праворадикальная Партия свободы (PVV) Герта Вилдерса — лидера национальных выборов — проиграла «Зеленым левым».
— Дело в том, что правые партии пропустили в Европарламент, чтобы наиболее буйных и талантливых из них усадить в кресло, коррумпировать, превратить в системную оппозицию и так далее. Вообще Европарламент можно назвать системным органом по коррумпированию несистемных политиков. Помните заявление одного из еврочиновников во время пандемии? Когда у него спросили, как можно жить на 3 000 евро, он сказал: «Не знаю, потому что я живу на 30 тысяч».
— В Венгрии правая партия Орбана хоть и в большинстве, но набрала меньше голосов — минус 8 процентов, и потеряла два мандата в Европарламенте по сравнению с предыдущими результатами. Партию Фицо в Словакии обошла оппозиционная партия. О чем это говорит?
— Ни о чем. Потому что выборы в Европарламент существенные только для таких больших стран, как Германия, Франция, Италия. Они рассчитывают на то, чтобы играть роль первой скрипки. Гражданам стран Восточной Европы понятно, что в Европарламенте они будут в любом случае миноритариями, поэтому им эти выборы неинтересны. Отсюда разные уровни явки на внутренние выборы и на выборы Европарламента. А это влияет на результат. Вообще во всех маленьких странах к этим выборам не относятся серьезно, потому что число депутатов, которое они могут сгенерировать для парламента из 720 человек, неинтересно.
Понимаете, когда речь идет об избрании реальной власти, все позаботятся, чтобы мобилизоваться. А зачем это делать, чтобы провести выборы в Европарламент? Они имеют в первую очередь терапевтический эффект, я бы сказал — терапевтическо-коррупционный.
— Тем не менее зарубежные СМИ говорят, что в Европе случился поворот вправо.
— Нет, объективно, поворот наметился. Выборы ни на что не повлияли, но сыграли роль социологического опроса. А дальше нужно смотреть, какие будут приниматься меры. Потому что по большому счету решают все национальные выборы, а не эти — поставившие диагноз.
— То есть можно не ожидать начала сентября, когда состоятся выборы Совета Европы? Все просто останется по-прежнему?
— Конечно. Чтобы что-то изменить, нужно иметь орган, который имеет какие-то полномочия. У Европарламента их нет. На его выборах мы лишь поставили термометр, получили данные. Все. Никакого практического выхлопа нет и не могло быть.
В сентябре изберется новый Совет Европы — это уже более серьезный орган, в отличие от парламента, который про терапию. Но все будет решаться на уровне отдельных государств.
— Ну, он же все равно вынужден отрабатывать повестку Совета Европы.
— На сегодня — да. Но тогда мы скажем, что Советом Европы в ручном режиме управляют США. Что дальше? И дальше получается, что в знаковые места попадают только те политики, которые имеют «крышу». Ну вот как сказала Урсула фон дер Ляйен? «Я абсолютно уверена в своей крыше, поэтому я абсолютно уверена в своем переназначении». Это ответ на вопрос, какую повестку она отрабатывала.
— Сейчас озвучиваются прогнозы по поводу изменения политики Евросоюза как раз в сторону правых, отстаивающих ограничения миграционной политики. Как вы к этому прогнозу относитесь?
— Не сомневаюсь, что Европа будет пытаться менять миграционное законодательство.
Оно уже свое дело сделало. Мигранты требовались, чтобы понизить медианную заработную плату в Европе. Даже не потому, что они будут где-то работать, а просто фактом своего существования создадут давление на рынки труда, позволят понизить зарплаты и, собственно говоря, потихоньку опустошить карманы среднего класса. То есть в этом плане они свою роль уже выполнили. Европа может успеть ожесточить законодательство, пока мигранты не превратились в весомую силу внутри самой Европы. Они в нее все равно превратятся, но не быстро. Скорее всего, на это потребуется еще одно-другое десятилетие.
Как проголосовали страны Европы, читайте здесь.
Ирина Багликова, «Фонтанка.ру»
