Держали связанным и издевались. Как прошли восемь месяцев в плену у ХАМАС для петербуржца Андрея Козлова

Двадцатисемилетнего петербуржца Андрея Козлова похитили в первый день «набега» ХАМАС на Израиль — 7 октября 2023 года с фестиваля Nova. Только через три недели родители Андрея узнали, что их сын жив и находится в заложниках. Спустя восемь месяцев его в числе еще трех пленных освободили спецназовцы, а уже на следующий день он смог встретиться с семьей. «Фонтанка» пообщалась с отцом Андрея Михаилом Козловым — о том, в каких условиях держали его сына и почему русских заложников боевики особенно ненавидели.

— Когда Андрей переезжал в Израиль, были ли у вас опасения, что конфликт с Палестиной может обостриться? Тревога за сына?

— Андрей переехал в Израиль в 2022 году. Он учился на программе МАСА — хотел развить свои навыки в области моушн-дизайна. После окончания учебы он сменил несколько мест работы и иногда соглашался на предложения о подработке. Одним из них как раз было поработать охранником на фестивале Nova. Так он и очутился там, где провел последние восемь месяцев.

Были ли мы в курсе, что в Израиле напряженная обстановка? Да, были. Все мы образованные люди и понимаем, что Ближний Восток — территория, которая наполнена политическими страстями. Но, так или иначе, в Израиле живут 9,5 миллиона человек, и живут счастливо.

— Перенесемся в 7 октября 2023 года, когда боевики ХАМАС вошли в Израиль. Как этот день переживала ваша семья?

— Для меня лично 7 октября началось довольно поздно: я заболел, была высокая температура, проснулся около двенадцати. Посмотрел в семейный чат — Андрей написал еще рано утром: «Если вы знаете, что происходит в Израиле, то не беспокойтесь, у меня всё в порядке».

Тогда мы думали, что он в Тель-Авиве: сын не говорил, что поехал на фестиваль, об этом рассказали его друзья уже позже. На тот момент жители столицы еще были в безопасности. И только когда Андрей перестал выходить на связь, мы поняли, что с ним случилось что-то не очень хорошее, и начали поиски.

— Как проходили поиски? Что в таком случае вообще можно было сделать, находясь в другой стране?

— Поиски обычными нельзя было назвать, да. Ну вы понимаете, как это. До сих пор находят трупы тех, кого считали заложниками, а на деле они были убиты в тот день. Просто их тела превратились буквально в ничто, и было сложно найти даже останки их ДНК. Одного из охранников, с которым Андрей работал на фестивале, вообще опознали по ДНК в гробу другой женщины.

Мы находились в России, а его друзья — в Израиле. Нам предложило свою помощь огромное количество людей, которые были знакомы с Андреем: нашли его ДНК, сдали в полицию, искали во всех списках, которые появлялись в социальных сетях, — погибших, заложников, неопознанных тел, раненых. Почти три недели мы ничего не знали о его судьбе.

— Каково было открывать списки погибших, зная, что там может быть ваш сын?

— Мне не пришлось открывать эти списки. Они ведутся на иврите, поэтому мы просили друзей Андрея их проверять, а они сообщали нам информацию, которую находили. Мы просто надеялись, что он среди тех, кто смог убежать с фестиваля. Были такие люди, они проходили по полям по 30 километров, прятались и пытались выждать время. Это был очень сложный период, такие вещи легко не проходят.

— Как вы узнали, что Андрей всё-таки находится в заложниках?

— Моя бывшая супруга Евгения тогда перебралась в Израиль. Мы распределились: я остался с младшим сыном, который еще учится в школе, в России, а она поехала туда, в квартиру, которую снимал Андрей. К ней приехали сотрудники ЦАХАЛ, которые сопровождают семью каждого из заложников, и объявили, что, по данным разведки, он находится в плену. С этого началась его история как заложника.

— ЦАХАЛ сопровождают семьи заложников?

— Да — в ЦАХАЛ чувствуют ответственность за то, что произошло. У нас есть два прикрепленных к нам офицера ЦАХАЛ, которые непосредственно участвуют практически в каждом моменте жизни нашей семьи. И на протяжении всех восьми месяцев они оказывали исключительную поддержку практически во всём. Мы с семьей сейчас в гостинице — они с нами, мы обедали вместе. Эти ребята теперь наши друзья. Мы показывали им детские снимки Андрея, они уже немного начинают говорить по-русски.

— В течение всего того времени, что Андрей был в плену, была ли хоть какая-то информация о заложниках? Где они, в каких условиях?

— В ноябре 2023 года была сделка, по которой выпустили больше ста человек. Естественно, от них была информация, но про Андрея эти люди ничего не знали. Но у каждой группы заложников, у каждого пленного своя судьба, она зависела от того, где он находится. Поэтому делать какие-то обобщающие выводы не было никакого смысла.

— А в ноябре, когда освобождали заложников, вы ждали, что Андрей окажется в их числе?

— Еще как ждали. В последний день было сообщение о том, что освободят еще двух заложников с российским гражданством. А их всего было трое. У нас была большая надежда, что его отпустят, но этого не произошло, сделку не продолжили.

— Как вы узнали о том, что Андрея наконец-то освободили спустя восемь месяцев плена?

— Бывшая жена получила информацию от наших ребят из ЦАХАЛ, которые сообщили ей, что Андрея освободили и он летит на вертолете. Они не могли объявить об этом раньше — пока Андрей не пересек границу с Израилем. Ночью того же дня мы вылетели в Израиль и увидели его. До этого мы успели пять минут поговорить по видеосвязи.

— Как прошел тот день, когда вы впервые увидели Андрея спустя восемь месяцев?

— Это было… удивительно. Мы думали, что мы приедем, начнем обниматься, смеяться. У него очень эмоциональная реакция была, у нас. Я, честно говоря, был немного более чувствительным человеком, чем можно представить пятидесятилетнего мужчину. Но сейчас у меня эмоции просто зашкаливают — наворачиваются слезы на глаза, даже когда мы говорим о простых вещах.

— Чего вы больше всего боялись перед встречей?

— Мы с бывшей женой предполагали, что он сильно изменится. Нам казалось, что он не может не измениться: после таких испытаний люди становятся другими во всех смыслах. И физически, и психологически. Но наши страхи не оправдались: он абсолютно такой же, как был восемь месяцев назад. И сохранил оптимизм и жажду к жизни. Он очень сильный, видимо, поэтому смог все это вынести, выдержать. Ему повезло, что были ребята, с которыми он был в плену вместе: Альмог Меир и Шломи Зив. Была возможность общаться, поддерживать друг друга. Андрей до сих пор хранит наушники, которыми ему закрыли уши во время освобождения, — было очень громко. Теперь у него есть памятный подарок от ЦАХАЛ.

— Андрея всё еще наблюдают врачи? Нахождение в плену как-то сказалось на его здоровье?

— Надеюсь, что нет. Его уже выписали, взяли все анализы. Сейчас за нами наблюдает медсестра уже с точки зрения психологических вопросов: они обычно проявляются не сразу, а впоследствии. Уже несколько дней мы в отеле.

— Охотно ли Андрей рассказывает про то, что ему пришлось пережить?

— Он не закрывается, но говорит, что что-то он не расскажет никогда. Конечно, это страшно для нас звучит. Может, он нас таким образом щадит и хочет оградить. Но какие-то вещи он рассказывает, чаще — с юмором.

— Каким Андрей помнит 7 октября, день нападения?

— Он говорит: «Когда всё началось, я всё сделал правильно, и то, что я не сделал, тоже было правильным». Он думает, что его преследовала удача: многие были ранены, а ему удалось выбраться живым и фактически неповрежденным. Так что Андрей считает, что выжил в этой передряге дважды: 7 октября и 8 июня, когда его освободили.

— В каких условиях Андрея держали в плену?

— Два месяца он был связан. Какое-то время руки были связаны за спиной, так что с трудом удавалось извернуться, чтобы помочь себе руками элементарно поесть. Он говорит, что когда руки снова связали спереди, это был настоящий подарок и сразу стало легче жить. С товарищами по несчастью они бóльшую часть времени находились в комнате и могли видеть улицу только через щелку в туалете — кусок ворот и дерево. Если его перемещали, то ночью и быстро, в пределах одного микрорайона.

— Как относились к пленным охранники?

— Это были разные люди: были нормальные, кто-то — совсем сумасшедший. Андрей до сих пор вспоминает одного из них и прямо говорит, что ненавидит этого человека. Тот охранник устроил ему настоящий кошмар: унижал, издевался. Сын думает, что у него было раздвоение личности. В один день он мог избить его или наказать: в жару Андрея закутывали в большое количество одеял и он часами лежал под ними, доходил до состояния обезвоживания. На следующий день тот же человек мог прийти, показать руками сердечко и сказать, что любит Андрея. То есть там были явные проблемы с психикой, и когда ты, твоя жизнь от такого человека зависят…

— На отношение к Андрею в плену никак не влияло то, что он гражданин России? Воюют-то всё-таки с Израилем, не было ли какой-то лояльности к русским заложникам?

— Мы с Евгенией всегда говорили о том, что он русский и только недавно переехал в Израиль. Надеялись, что для ХАМАС это будет каким-то плюсом для Андрея. Оказалось, что это минус. Один из охранников сказал ему: «Ты не тот, кто родился на этой земле, так что ты настоящий оккупант. Ты приехал сюда со стороны и живешь здесь, занимая мое место». И Андрея этот охранник ненавидел больше, чем двух других пленных. По поводу сочувствия… Ему даже один раз вызывали врача. Но это вряд ли было сделано, чтобы позаботиться о нем лично. Скорее, о том, чтобы он не умер, потому что как заложник Андрей имел для них определенную ценность.

— У заложников было представление о том, какое сейчас число и сколько они уже находятся в плену?

— Они вели свой календарь. Охранники иногда говорили, сколько сейчас времени, иногда нет. На улице было то громко, то тихо — так они понимали, когда прошел день, и отмечали.

— А знали ли они о том, что происходит в мире? Передавали ли им новости, сообщения от родственников?

— Андрей всё время удивляется, сколько сделала его мама, чтобы найти его и спасти. Евгения делала ролики, и один из них был переведен на арабский язык и таргетирован именно на Палестину. И вот этот ролик увидел один из охранников. Он подошел к Андрею и сказал: «Я видел твою маму, она держала твою фотографию и говорила, что ищет тебя и любит». Андрей не поверил и попросил описать ее. Охранник плохо говорил по-английски, сказал «yellow hair», потом показал на бумажку зеленого цвета и добавил «eyes». А у Елены рыжие волосы и зеленые глаза. Тогда Андрей понял, что это действительно была мама.

— Как время, проведенное в плену, повлияло на Андрея?

— Он наслаждается жизнью: от каждого момента, каждого глотка напитка, от еды он получает огромное удовольствие. Он очень бледный, потому что провел столько времени в темном помещении, так что для него просто выйти на солнце — это отдельное счастье. Если плен и повлиял, то, скорее, на бытовые мелочи. Приведу простой пример: когда он в первый раз подошел в больнице к импровизированному шведскому столу, то не мог выбрать блюдо, которое будет есть. Всё это время у него не было такой возможности — выбирать. Ему давали питу и фуль — бобы, и это он ел на протяжении восьми месяцев.

— Что из случившегося в мире за восемь месяцев больше всего удивило Андрея?

— Сейчас он активно изучает новости последних восьми месяцев. Недавно не спал до двух часов ночи и скидывал мне какие-то сообщения с вопросами: «А это что такое?», «А почему это было?» Но больше он сосредоточен на общении с друзьями и на тех новостях, которые относились непосредственно к нему.

— Какие сейчас планы у Андрея, у вашей семьи?

— Никаких планов. Мы не хотим загадывать. И Андрей пока не готов строить планы на среднесрочную и долгосрочную перспективу. Пока его планы — сходить в бассейн, искупаться и встретиться с друзьями. А я… Я просто хочу выразить свою благодарность тем людям, которые его спасли, тем врачам, которые наблюдали его в больнице «Шиба», соболезнования семье бойца по имени Арнон Замора, который погиб при освобождении Андрея. А главное — напомнить, что до сих пор там, в Газе, находятся еще 120 человек, которые ждут освобождения.

Милена Солдатенко, «Фонтанка.ру»