Шахматы — не гимнастика ума.
В газете, где я много лет назад сидел на месте главного редактора, «как отсталый слон c8 во французской защите», приуроченные к юбилейным датам публикации у нас проходили под рубрикой «Повод выпить». Такой повод представится всем любителям шахмат (да и что там лукавить — всем желающим приятно провести субботу) 20 июля — в Международный день шахмат. Надуманность этого праздника — в бюрократическом обосновании даты. 20 июля вошел в историю не как время изобретения шахмат или когда был поставлен мат Легаля, не момент, когда мир обрел чемпиона мира, и даже не день запуска самой сильной шахматной программы Stockfish (хотя эти даты — своего рода определяющие). 20 июля 1924 года была основана ФИДЕ — международная шахматная организация. Повод выпить, прямо скажем, так себе. С другой стороны — все-таки 100 лет.
В том же 1924 году была создана Всесоюзная шахматно-шашечная секция — прообраз будущей Шахматной федерации СССР. Во всех шахматных секциях висели плакаты: «Шахматы — гимнастика ума. В.И. Ленин». Но Ильич такого не говорил. Покойному вождю эту нехитрую мысль приписали советские шахматные функционеры, одним из которых был мастер Яков Рохлин. На сайте Федерации шахмат России признают, что эти «ленинские слова производили магическое действие на чиновников любого ранга, даже ничего не смысливших в шахматах: они помогали открывать новые шахматные клубы, организовывать различные соревнования. Однако подобного высказывания вы не найдёте ни в сочинениях Ленина, ни в воспоминаниях современников вождя».
Гимнастику ума нужно было поддерживать демонстрацией боевой мощи. «Шахматы — ценный союзник военного искусства, прекрасная школа для мозговой тренировки красного бойца», — писала тогда газета «Красная звезда». И 20 июля 1924 года на площади Урицкого (ныне — Дворцовая) было устроено представление «Живые шахматы»: в парадных белых кителях выстроился Красный флот, в защитной форме черные фигуры изображали Красную армию. После пяти часов сражения партия закончилась вничью. «Победа крепкой дружбы защитников Отечества. Но если доведется взаправду, мирного исхода не будет, — угрожала «Красная звезда». — Шахматная стратегия напоминает стратегию революции. Большая мировая партия уже началась. Эта партия не может окончиться вничью…».
Через сто лет, 20 июля 2024 года на Дворцовой площади партия в «живые шахматы» повторяется. «Мертвые фигуры и пешки с незапамятных времен отождествлялись с живыми людьми, а шахматная игра изображалась как картина борьбы двух неприятельских армий, как противопоставление лагеря Белых и Черных, как решение конфликта во время сражения, — пишет польский историк Ежи Гижицкий, подтверждая сомнения «переучредителей России» из только вышедшего романа Алексея Конакова «Табия тридцать два». — Достаточно маленькие фигурки заменить артистами, как шахматы оживут в полном смысле этого слова. Осуществлению этой идеи помогла присущая человеку потребность в зрелищах. А шахматы всегда предоставляли хорошую драматическую тему. И поэтому инсценированная шахматная игра возбуждает интерес и сегодня, так же, как это делала несколько сот лет назад».
Проект «Переучреждение России»
Россия изолирована от внешнего мира. В стране полностью переписана Конституция, проведена демилитаризация, запрещены компьютеры, заблокирован доступ к интернету. В проекте «Переучреждения России» были проведены необходимые меры, чтобы купировать «имперский синдром». Источником всех бед была объявлена русская литература с ее шовинизмом, высокомерием, тоном превосходства и верой в собственную исключительность. Но чем заменить культ литературы? Шахматами!
Об этом только вышедший роман Алексея Конакова «Табия тридцать два» (Алексей Конаков. Табия тридцать два. — М.: Издательство «Individuum», 2024).
Сразу предупреждаю разных умников, везде готовых увидеть фейки и дискредитацию, что в этом фантастическом романе речь идет о 2081 годе, так что «достоверность» изложенных автором «фактов» можно будет проверить лишь через некоторое время.
В итоге памятники писателям аккуратно заменили на статуи гроссмейстеров. В школе вместо «Клеветникам России» Пушкина зубрят партии Смыслова («Чтоб к четвергу от зубов отскакивало!»), в НИИ изучают новые варианты в защите Грюнфельда, на книжных страницах — не дурман путаных рассуждений о страдании и смерти, а простая логика шахматных ходов и полное отсутствие имперского мышления.
Но даже красивая идея замены зараженной вирусом империализма русской литературы (которая без господдержки сама, без всякой отмены, оказалось никому не нужна) на полезные шахматы столкнулась с одной существенной проблемой.
Главная задача создания новейшей культуры заключалась в воспитании миролюбивой нации и полной демилитаризации российского сознания. А шахматы всегда ассоциировались с войной — сражением двух армий! Шахматные книги были полны военных метафор. И изначально благородная идея потребовала решительных действий по корректировке тех шахматных книг, в которых встречалась военная лексика. Они подверглись цензуре. Как говорил Виктор Степанович Черномырдин, «какую партию у нас ни строй, все равно КПСС получается». Конечно, в новой идеологической системе появились и свои «извращенцы» (куда ж у нас без врагов народа?).
Не буду больше спойлерить. Если есть желание погрузиться в мир «переучрежденной» страны («Не будет шахмат — не будет России»), где уборщицы все так же вечно недовольны («Куда прешь? Под ноги смотреть за тебя Ботвинник будет?») и скабрезные шутки все так же не смешны («У тех, кто играет новоиндийскую защиту, плохо стоит!»), еще можно (слава Капабланке!) прочитать книгу и узнать, чем всё закончилось.
Погибать — так с музыкой!
Один раз в жизни я выступил в духе профессора Уляшева — героя книги «Табия тридцать два», решившего вымарать милитаристский дух из любимой игры.
В 2018 году организатор фестиваля в петербургском Манеже «ПроТоАрт» Алексей «Плюха» Плюснин (с которым я еще в 80-х годах в клубе филофонистов менялся пластинками) придумал сыграть в «живые шахматы», где вместо статистов в роли шахматных фигур выступили бы музыканты. Он пригласил меня и рассказал свою идею: «Музыканты на огромной шахматной доске (15 х 15) продемонстрируют настоящую партию, при каждом ходе исполняя свою музыкальную партию. Какая фигура ходит — та и солирует, остальные подыгрывают».
Обычно на таких спектаклях приглашенные шахматисты разыгрывают какую-нибудь вечнозеленую партию мастеров прошлого или заранее составленную красивую ничью. Мы эти варианты отвергли сразу: при таком раскладе нет места для музыкальной импровизации, нет элемента неожиданности, нет случайности. Все вышло бы как по нотам, но мы-то как раз этого не хотели: планировали хоть чуть-чуть возродить дух курехинской «Поп-механики» (не зря же в состав музыкантов пригласили несколько бывших участников этого оркестра). Если на сцене (она же шахматная доска) нужна импровизация, то музыкант должен узнать, когда его выход, только в момент сделанного его фигурой хода. Конечно, можно было бы попытаться публику обмануть, но, во-первых, это нечестно, а во-вторых, никакого удовольствия от такого надувательства не будет ни у нас, ни у музыкантов, ни, думаю, у зрителей.
Но кто же должен играть в шахматы? Мою идею позвать подвигать фигуры артистов Плюха сходу отверг: у нас их и так на фестивале навалом. Пригласить гроссмейстеров? Но кому из посетителей фестиваля современного искусства что-то скажут их имена? Для реализации нашей гениальной идеи нужен Магнус Карлсен как минимум. Ну или устроить битву Карпов — Каспаров. Кстати, я даже связался с Карповым, гонорар мы бы потянули, но с Анатолием Евгеньевичем путешествует столько свиты, что это показалось перебором.
Другой моей идеей было пригласить одного из лучших гроссмейстеров мира Аниша Гири. Представляющий Нидерланды шахматист родился в Петербурге и начинал заниматься шахматами в ДЮСШ-2 Калининского района. Устроили бы ему встречу с его первыми тренерами, провели бы экскурсию по родному Калининскому району, вручили бы диплом, вымпел и переходящий кубок…
После долгих обсуждений решили, что должно быть какое-то неожиданное решение в духе «Поп-механики». «Курехин бы позвал играть в шахматы живых козлов или дрессированных обезьянок», — пошутил я, но, увидев, как призадумались остальные организаторы, испугался, что если я не придумаю что-то на самом деле новое, то наше представление из музыкального превратится в цирковое.
Тогда мне и пришла в голову идея киберпанка: пусть две сильнейшие шахматные программы (Houdini и Stockfish) передвигают музыкантов по доске. Раньше люди играли бездушными деревянными болванами, а теперь умные машины будут играть живыми людьми. Но человек не сдается, он остается самим собой, потому что у него есть музыка. И живая музыка становится важнее результата.
Представление должно было показать победу творчества над спортом, импровизации над счетом, гармонии над порядком. Я тогда даже составил какое-то псевдофилософское обоснование, сейчас коротко и сумбурно пересказываю его основную мысль, поэтому это выглядит немного примитивненько, хотя и в оригинале было довольно весело написано. Но бумажка с манифестом в суете фестиваля потерялась, так что зрителям пришлось врубаться в происходящее без дополнительных пояснений. Что, впрочем, вполне соответствовало духу «Поп-механики», который незримо витал над нашим шоу.
Белый оркестр, импровизационно-джазовый, никакими репетициями себя не унизил и предпочел сбацать всё с чистого листа. В составе белых были Фамуду Дон Мойе из Art Ensemble of Chicago, выдающийся джазовый саксофонист и постоянный участник «Поп-механики» Сергей Летов, Александр «Фагот» Александров (бывший участник «Аквариума» и «Поп-механики»), Александр Липницкий («Звуки Му») и многие другие — 16 музыкантов в белых одеждах и в специальных шапочках-цилиндрах с изображением шахматной фигуры. Пешки — перкуссионисты, слоны — саксофонисты, король — Мамаду, ферзь (королева) — американская вокалистка и композитор Шелли Хирш.
Черный, симфонический оркестр, состоял из студентов консерватории под управлением флейтистки Зои Косьяненко (пешки — скрипки, ладьи — виолончели и т.д.). Классические музыканты — люди более ответственные и воспитанные, одну репетицию провели, чтобы наиграть общие темы, но во время концерта солировали музыканты уже самостоятельно.
В первый день фестиваля я запустил компьютер: белыми играл Houdini, черными — Stockfish. На демонстрационной доске зрителям передвигал фигуры. Лазерной указкой планировал показывать музыкантам ходы на сцене, но быстро понял, что это вносит только путаницу (вот оно — отсутствие репетиций!). В помощь мне прислали двух волонтерш: Таню и Сашу. Они стали показывать участникам, какой фигурой сделан на доске ход и на какое поле должен перейти музыкант. Впрочем, некоторые искушенные сами поглядывали на демонстрационную доску. А отдельные товарищи даже имели наглость комментировать ход партии. Это я в угаре иногда забывал дублировать ходы на демонстрационной доске, так что они были правы, хотя все равно неприятно. Их дело — играть на скрипочке, ведь лучше Стокфиша в шахматы все равно сыграть не получится. Впрочем, все играли музыку просто замечательно. Меньше всех работы было у меня. За меня пахали юные студентки: Саша отвечала за белых, Таня за черных. Я же, имея большой управленческий опыт, давал указания.
— Саша, Летова передвиньте на два поля наискосок, на е3.
— Таня, Летов долго будет играть, так что на другом краю поля ту скрипачку на одну клетку вперед.
— Саша, дедушку Фамуду налево на одно поле. А бабушка не туда села, срочно перенесите ей стул на d2.
— Таня, там парень с виолончелью заскучал на а8, Стокфиш сжалился и сыграл им, пусть тащит виолончель на f8.
— Саша, Фагота с фаготом поставьте рядом с Летовым. Что значит, не поняли? Фагот — это имя, а фагот — это у него в руках!
— Хипстера с бонгами — на одно поле вперед. Пусть постучит.
— Скрипачку съели. Дайте ей сыграть прощальную мелодию.
— Гобоя — в угол.
— Черт, бабушка опять не туда села, но мне кажется, что Гудини через ход всё равно ферзем отойдет назад, так что пока не будем ничего трогать.
После партии Летов с Александровым (тот, что Фагот) мне говорят: завтра надо партию попроще разыграть, не нужно таких умных программ, пусть меньше маневрируют, а больше едят.
Я согласился, подкрутил программы, понизил уровень. На следующий день было еще веселее, ведь при каждом взятии фигуры музыкант исполнял лебединую песню (погибать — так с музыкой), а оркестр играл туш, салютуя покидавшему доску товарищу. Чистое торжество искусства. И было совершенно неважно, кто управляет игрой, интересна не сама партия (которая у нас, как известно, одна, «а стучать надо больше!»), главными героями стали музыканты, каждый ход импровизирующие вопреки злой воле неживого повелителя.
Человек творческий вообще важнее и интереснее навязанных ему решений, если ему есть что сказать. В этом и есть, как иронично написано в «Табии тридцать два», современное понимание шахмат: не состязательность, а сотворчество. Как в любви.
