Жизнь — страшнее вымысла. Чем пугает фильм-лауреат Берлинале «Одержимая»

На экраны вышел фильм-призер Берлинского кинофестиваля «Одержимая». О том, как работает исторический хоррор, в котором нет ни грамма мистики, зато есть настоящий ужас, — рассказывает обозреватель «Фонтанки».

Женщина крестьянского вида с изможденным и отстраненным лицом идет по сумрачному лесу посреди деревьев и мха. В руках у неё плачущий младенец, завёрнутый в одеяло. Женщина идёт долго, поднимается в горы и стоит на краю водопада, глядя вдаль. Ребёнок не унимается. Женщина стоит так с ним какое-то время, а затем бросает его в пропасть.

Картина австрийских режиссеров Вероники Франц и Северина Фиала «Одержимая» базируется на реальных событиях — в основу сценария легло исследование Кэти Стюарт «Непрямое самоубийство». В XVII–XVIII веках в одной только Германии насчитывают более четырехсот таких случаев — в основном это были женщины. От обычного суицида людей останавливал страх попасть в ад — ведь это смертный грех, в котором ты не сможешь раскаяться. Поэтому они совершали тяжкое преступление, чаще всего убийство, чтобы потом сдаться властям, исповедаться, причаститься и после казни отправиться на небеса.

Персонаж Агнес в исполнении Ани Пляшг (главная героиня фильма) основан на истории одной из таких женщин, австрийской крестьянки Евы Лицлфельнерин, жившей в середине XVIII века. Агнес выдают замуж в соседнюю деревню за малознакомого ей крестьянина Вольфа (Дэвид Шейд). Веселье свадьбы очень скоро остаётся позади: теперь её судьба — одиночество в чужом холодном доме в лесу, готовка, изнурительный труд в помощь мужу — тот работает в рыбной артели, а это означает многочасовое стояние в иле и холодной воде в попытках поймать рыбу. Мать Вольфа (Мария Хофштаттер) крайне недовольна невесткой: по мнению свекрови, та слишком нерадива, слишком ленива, слишком много молится… К тому же молодые никак не могут зачать ребёнка, и, конечно, в этом тоже виновата Агнес. Не помогает и амулет — отрезанный палец казненной преступницы, который Агнес тайком засовывает под матрас. Молодая женщина, чувствуя полную изоляцию, всё больше впадает в уныние, её жизнь не сулит ни малейшего просвета впереди.

В оригинале фильм называется Teufel’s Bad, «Купальня дьявола» — так крестьяне тех мест называли депрессию. Никакая не «Одержимая» — хотя, конечно, для Вольфа и остальных поселян, не имеющих представления о работе психики, состояние Агнес представляет собой что-то среднее между физической болезнью и грехом, открытостью злым силам. Они пытаются исправить дело теми способами, которые им доступны: например, в ходе болезненного ритуала прокалывают ей шею иголкой и оставляют в ране нитку, чтоб немощь вышла наружу. Конечно, это не помогает. Единственное, что притягивает Агнес, завораживает и вместе с тем ужасает — обезглавленное тело казненной женщины, выставленное в назидание на поляне, да огромный, тёмный, лишённый людей лес вокруг.

Он заворожит и зрителя; оператор Мартин Гшлахт недаром заслужил на Берлинале своего «Серебряного медведя». Съемки шли в разных регионах Австрии и Германии, и каждый кадр — цитата из классической живописи, пейзажи — из Каспара Давида Фридриха, работающие на пруду крестьяне — будто из малых голландцев, камерные сцены в свете лучины — это Караваджо с его резкой светотенью. Всё это становится не просто видовым альбомом, но какой-то симфонией, работающей на смысл происходящего. Двухчасовой фильм с долгими молчаливыми кадрами ни минуты не кажется затянутым — однако затягивает, как омут, в безнадежность.

За кадром весёлые звуки крестьянской мелодии сменяются скрипучими протяжными звуками струнных. Музыку к фильму написала сама Аня Пляшг: для неё это всего лишь третий фильм, а больше она известна как музыкант, создательница собственного проекта Soap&Skin, сумрачных электронно-готических напевов в духе дарк фолка. Сама Пляшг родилась в деревне, жила на свиноферме, которой владели её родители, так что сельская жизнь и тьма ноябрьских вечеров ей прекрасно известны. Но даже и без этого опыта, кажется, она не могла бы сфальшивить в этой роли.

Её Агнес, эмоциональная и набожная, с вечно распахнутыми огромными глазами, безумно — слишком — чувствительная для этого мира. Чересчур уязвимая — как та трогательная, чуть жутковатая коллекция хрупких стрекозиных крылышек и панцирей жучков, которую она хранит как самое дорогое на свете. Ей нет здесь места: преступление и наказание, о котором мы догадываемся с самого начала, будто бы ждут Агнес. Словно мир и общество подталкивают её к этому решению: и холод окружающих, и пример другой казнённой, и проповеди священников в церкви об участи самоубийц.

Другие, вроде Вольфа, тоже страдают, но оказываются устойчивее: их отвлекают ежедневные заботы, а ещё помогают сбрасывать напряжение грубые ритуалы и праздники. На свадьбе в начале Вольф с завязанными глазами под общий смех пытается забить цепом живого петуха: в этом нет никакого преувеличения ради эпатажа, крестьяне разных стран действительно развлекались такими способами. Казни тоже воспринимались как объединяющий праздник.

Всё здесь выглядит достоверно: и одежда, и быт, и умонастроение людей. Фильм Франц и Фиала не содержит никаких намёков на реальную одержимость, на сверхъестественное, Агнес не начинает летать или ползать по потолку, не обретает никаких бесовских сил, но в этом-то, как ни странно, и главный ужас. Это мир, абсолютно лишённый смысла, лишённый зла, но поэтому и добра тоже, лишённый надежды на спасение. Кроме того выхода, к которому прибегла женщина в начале, и конечно, в который неизбежно засасывает, как в водоворот, главную героиню. И этим картина пугает по-настоящему. А скорее, вгоняет в тяжёлую тревогу, как не всякий хоррор способен.

Матвей Пирогов, специально для «Фонтанки.ру»