Пять новых книг, герои которых живут в Петербурге. Кем и как населяют город молодые писатели?

За свои три века Петербург стал самым литературным городом России — действие каких только книг тут не разворачивалось! «Страницей Гоголя ложится Невский, весь Летний сад — „Онегина“ глава. О Блоке вспоминают Острова, а по Разъезжей бродит Достоевский», — написал Самуил Маршак. Одна беда: все это было давно. А кто рискует писать о Петербурге прямо сейчас — и что из этого получается? Собрали пять разных книг этого года, где город на Неве — полноправный участник сюжета.

Почему в Петербурге граффити с портретом поэта-классика закрашивают за полчаса, а признанные памятники архитектуры не то что не реставрируют — законсервировать как следует не могут? Что грозит человеку, который без разрешения отмоет от краски исторический витраж у себя в парадной? Что общего у старушки с Уделки и московского химика? Через историю Художественной анархической реставрационной мастерской Санкт-Петербурга (сокращенно — ХАРМС) Баснер ищет ответы на целый ряд сложных вопросов. Нужно ли старому городу новое искусство? Как действует историческая память? Что такое реставрация? Кто такой настоящий художник? Кто имеет право решать, чему нужно исчезнуть, а чему — возродиться? Этот текст мог быть культурологическим исследованием, но стал авантюрным романом о силе истинного искусства и человеческого упорства.

В гулком похмелье Нельсон вывалился из квартиры. Стены парадной непривычно лоснились. На прошлой неделе их густо, с пузырями, покрасили, и этот новый глянцевый желтый слепил глаза, отдавал чем-то кислым на языке. Дом на улице Жуковского давно нуждался в ремонте, но пока старания маленького скуластого узбека вызывали у родителей невнятное раздражение напополам с жалостью. Нельсону же до сегодняшнего утра было все равно.

Итак, он спускался, придерживая мутную голову. Внезапно из глубины лестничного пролета прогремел перфоратор — один настойчивый раскат, второй, третий. Послышалась возня, неясные ругательства, удары молотком. То, что им пытались разбить, явно сопротивлялось, но недолго. Раздался беспомощный керамический треск, будто кто-то расколол гигантское яйцо. Нельсон, который усилием воли худо-бедно ограждал сознание от навязчивых звуков, похолодел.

Били метлах.

Путаясь в ногах и пропуская по несколько ступенек, Нельсон скатился на первый этаж. Действительно: рабочий ползал по выщербленному полу и собирал острые бело-голубые осколки. Неподалеку осклабилась безобразная многоугольная дыра, нарушившая ровный ряд метлахской плитки. У противоположной стены высились замотанные в полиэтилен брикеты дешевого коричневого керамогранита — очевидно, на смену.

Это сборник рассказов. Время действия — с 1910-х по 1930-е. Герои — обычные горожане: прачка в генеральском доме, студент-медик, советский иллюстратор, гимназистка и другие. Волкова, обладательница многих литературных премий, точно знает, как захватить читательское внимание и держать аудиторию между страхом и надеждой, поэтому в каждом из шести рассказов спрятан хитрый поворот событий. Атмосфера меняется от ностальгического тепла до пробирающей жути, причем в самых уютных местах по ногам потягивает сырой холодок, а на дне ужаса мерцают огоньки надежды. Книга начинает серию «Петербург и его обитатели» в Редакции Шубиной, которая открыла российским читателям Алексея Иванова и Евгения Водолазкина, так что интересна еще и как первая нота в будущей мелодии: каковы, по мнению одной из самых влиятельных российских издательниц, петербургские жители сегодня? Скоро узнаем.

Всю Пасху со Страстной пятницы по воскресенье и весь понедельник Митя провел за книгами. Теория всегда давалась ему легко, но отсутствие практики пугало. Единственное, что успокаивало, — это надежда на то, что, как только он возьмется за скальпель, рука сама будет знать, что делать. Митя вспоминал свои хирургические экзерсисы на рыжем мертвеце и пытался поймать ту волну вдохновения, которая захватила его в анатомичке. Он закрывал глаза, представлял холодные белые стены операционного блока академической больницы, куда ходили всем курсом, блеск инструментов, разложенных на тканевой салфетке, медовое стекло склянок всех мыслимых размеров, запахи камфоры, фенола, хлорки. И чувствовал небывалый подъем, какой не спутаешь ни с чем. Пальцы принимались гладить воздух, взлетали и невесомо опускались на развернутую книгу, перебирая, точно струны, строчки и абзацы: так, возможно, репетирует сюиты музыкант, когда инструмента нет рядом. Библиотекарь академии, наблюдавший за ним, по-отечески улыбался и даже принес ему однажды чай.

Это роман о филологе, который собирается исследовать творчество Вагинова, поселившись в его последней квартире.

Константин Вагинов — поэт и романист Серебряного века, сатирик и коллекционер, умерший в середине 30-х годов самым что ни на есть петербургским способом — в коммуналке от туберкулёза. Его Петербург — город призраков, юродивых и сумасшедших, где античные боги, несомненно, присутствуют, а люди для них — пища. За главного героя книги Секисова, мягкотелого растерянного филолога Севу, становится заранее страшно, потому что миры Вагинова к персонажам были немилосердны. Вагинов — поэт, ускользающий от исследования, совершенно не понятый современниками, поэтому смешит и пугает одновременно мечта Севы, что вот он сейчас, вселившись в ту же самую коммуналку, где жил поэт, немедленно поймёт о его творчестве нечто основное, найдёт некий универсальный ключ к его методу.

Секисов начал путь в литературе с романа «Бог тревоги», где герой-писатель приезжает в Петербург и на одном из старых кладбищ натыкается на собственную свежую могилу. Так что ему не привыкать говорить о природе творчества в городе, который будто создан плодить горестные тени и безумных гениев.

Сеня идет в свою новую комнату. Это темный пенал с минимальным набором мебели: конторка, комод и кровать. На окнах тяжелые шторы с кисточками — они пожирают пространство, мрачные, царственные и потрепанные, как занавес в провинциальном театре. Продавленная кровать издает стон по любому поводу: от сквозняка, от перемещений по комнате, от одной мысли о ней. Комод забит чужими вещами: по словам хозяйки, их оставил прежний жилец, съехавший без предупреждения. Сеня переложил вещи так, чтобы освободить пару полок для белья и предметов личной гигиены. Сеня то и дело смотрит на шторы, ему хочется их раздвинуть, полюбоваться зимними видами, но его мучает ощущение, что за шторами кто-то прячется — возможно, прежний жилец. Некоторое время Сеня стоит возле штор, как будто в самом деле прислушиваясь, пытаясь понять, есть ли за ними кто-нибудь.

Дебютная книга молодой петербургской писательницы Ирины Ивановой неожиданно «завирусилась» в русскоязычной части «ТикТока». Что в ней находят старшеклассники? Говорят, что уют и ощущение моральной поддержки.

Это такая романтизация жизни в не самом дружелюбном северном мегаполисе — неспешных прогулок в пальто под шквалистым ветром, маленьких кофеен, внезапно найденных в узком проулке, стакана кофе, о который можно согреть промерзшие руки. В чем же сюжет, если он есть?

Все вертится вокруг одного загадочного агентства, в котором работают монстры-оборотни, которых называют «хтони». Сожрать или запугать конкурента? Пожалуйста! Привести в восторг подростка-бунтаря, любителя всего потустороннего? Еще легче. Это серия рассказов, где хтони помогают людям принять тьму в себе и разобраться со сложными внутренними вопросами. И конечно же, не обойдется без масштабного противостояния, потому что хтони — не самые страшные хищники в этом городе.

С длинной мордой чая не попьешь, поэтому Лютый возвращает человеческий облик. Настает его очередь рассказать о себе — по просьбе Владимира, конечно; и он делится, как рос в кругу хтоней-детей, как играл с ними в хтонические игры: то чувства угадывал, то порезы на скорость заживлял, то ползал по деревьям, цепляясь когтистыми лапами. И как знал, что будущую жизнь непременно свяжет с чем-нибудь подходящим хтони. Родители, правда, ждали чего-то серьезного, но приняли желание работать хтонью в пальто: «Главное — чтобы тебе нравилось».

— А людей вы едите? Мало ли, вдруг звонят и просят кого-нибудь съесть…

Лютый улыбается как можно обаятельнее:

— Ничего сказать не могу: секрет фирмы. Но сам предпочитаю никого не трогать: я мирная хтонь, почти домашняя.

— С таким-то ростом и такими зубами?

— Не суди книгу по обложке! Зря я, что ли, спец по чаепитиям, а не по отрыванию головы?

Можно назвать этот сборник рассказов городским фэнтези, а можно сказать, что он ближе к литературным парадоксам обэриутов. Главное, он увлекателен, сюрреалистичен и полон красиво переосмысленных мифологических мотивов. Не обошлось и без веселой иронии — одно только существо Верочка, живущее в подвале книжного на Литейном и пожирающее всех талантливых писателей, чего стоит.
А главный герой — Город как мифопоэтическое пространство, где есть место и людям, и чудищам, и литературным персонажам, причем одними привычными цитатами из Пушкина и Гоголя дело не ограничится, современники тоже будут.

Они неспешно дошли до Невы. Лев Семенович, как обычно, погладил огромные лапы сфинксов. Против обыкновения, они оказались теплыми. Льву Семеновичу показалось, что на льду, прямо в тени фонаря, кто-то копошится. Он присмотрелся и понял, что вся река от берега до берега полна дерущимися людьми. Кто-то в доспехах, кто-то в одной рубахе.

— Что происходит?

— Война, — безразлично ответил Лев Иванович. — Призракам скучно.

— Почему же они не уходят в загробный мир?

— Так кто ж по своей воле уйдет из Питера? К нему всей душой прикипаешь.

— Но почему война? Что им делить?

— Если в жизни нет ни капли смысла и логики, то откуда им взяться в смерти?

Льва Семеновича повалили на лед и занесли над ним огромный, весь в царапинах меч.

— Мы в домике! — прокричал Лев Иванович и оттолкнул мечника.

Елена Нещерет, специально для «Фонтанки.ру»