Приют инофонов. Как в Петербурге детей мигрантов учат русскому языку

В России обещают изменить миграционную политику и навести порядок с образованием детей мигрантов. Мол, они не знают русского языка, плохо воспитаны, и с этим надо что-то делать. До сих пор дети иностранцев, приехавших к нам на заработки, были интересны только школам и НКО. Для первых это головная боль, для вторых — боль душевная. В социально-реабилитационном центре на Руставели в детях мигрантов воспитывают петербуржцев.

Из Концепции государственной миграционной политики на 2019–2025 годы: «Миграционная политика является вспомогательным средством для решения демографических проблем и связанных с ними экономических проблем. Она должна быть направлена на создание благоприятного режима для добровольного переселения в Россию лиц, которые способны органично включиться в систему позитивных социальных связей и стать полноправными членами российского общества».

На родительском собрании, которое проводит сегодня психолог социально-реабилитационного центра, — мамы и папы, причем пап больше. Инмурад приехал в Петербург в 2017 году из Узбекистана. Он — «строитель», а жена работает в пекарне. Дома с бабушкой оставались сын и дочь. Старший, он и сейчас живет с бабушкой, летом приезжал в Петербург, гулял по городу. Подросток за месяц освоился лучше мамы с папой, хотя в школе у него всего 1 урок русского языка в неделю. Дочь Морджану забрали к себе в апреле 2022 года. Соседи подсказали, что есть школа, где помогают овладеть языком. В мае девочка пришла в центр на Руставели.

Инмурад неплохо говорит на русском языке. С момента переезда дочери в Петербург дома стараются не говорить на узбекском. Но, как большинство иностранцев из стран Азии, он путает род — женский/мужской: «Мой дочь приехала — не знала, как сказать здравствуй/до свиданья. И она учился здесь весна и лето. В сентябре — в школу. Хорошо учится, но в сравнении с другими детьми надо лучше знать язык. В школе предлагали решение проблем».

Морджану приняли в третий класс, хотя в Узбекистане она окончила четыре. Это обычная практика приема детей, плохо знающих, а бывает, совсем не знающих русский язык. Поскольку мама работает в пекарне до позднего вечера, за учебу Морджаны ответственный папа. Инмурад рассказывает, что дома поставил камеру, чтобы видеть, «что она не мультики смотрит, а учится». На родительское собрание он пришел, чтобы обратиться к руководству центра с просьбой организовать занятия для тех детей, что уже учатся в школе, но им еще нужна помощь местных специалистов: надо бы продолжить изучение и русского языка, и правил жизни в новой для них культуре. Потому что в школе учителям не до индивидуальных занятий с иностранными детьми.

Рустам тоже пришел не только послушать психолога, но и узнать, возьмут ли дочь на занятия после школы. Он живет в Петербурге с 2012 года: «Мы с женой работаем в жилконторе уборщиками. Сын с трех лет ходит в детский сад, на русском языке говорит лучше всех нас — узбекский уже не знает, в следующем году пойдет в школу, помощь центра ему не нужна. А вот дочь мы оставляли в Узбекистане; когда бабушка умерла, забрали сюда. По-русски не говорила совсем. Раньше можно было ходить в центр каждый день, пока не пошла в первый класс», — сетует Рустам.

Директор центра Василий Середа пообещал родителям с середины октября организовать занятия по средам после 14:00. Рустам радуется: «Дочке интересно, здесь — развитие, игры, математика, все на русском. В школе она учится хорошо, но хочется лучше».

Социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних Российского Красного Креста (РКК) на Руставели, 37, начинался как российско-норвежский приют для наркозависимых мальчиков в 1999 году. Его открывал вместе с норвежским Красным Крестом Василий Середа, сейчас доктор медицинских наук, профессор СПбГУ. В 2008 году к проекту подключился РКК, работу перестроили на девочек с ВИЧ из сложных семей. В 2021 году норвежские благотворители ушли, стационарный приют пришлось закрыть — такие масштабные проекты РКК оказались не по силам. Но он принял участие в конкурсе на президентские гранты для НКО и выиграл 3 млн рублей. На Руставели, 37, появился социально-реабилитационный центр для детей-иностранцев. Из комнат убрали кровати и шкафы — открыли 6 классов на 10 детей разного возраста плюс игровую комнату, класс для психологических занятий. С 2023 года, когда средства гранта были исчерпаны, всё сокращается, как шагреневая кожа. Центр работал до 18 часов, сейчас до 14. Детей здесь уже не кормят, как прежде, завтраком и обедом. Вместо шести классов открыты два по 15 человек. Они приходят заниматься — не как в школу (занятия другие), но похоже.

Илья Иванов, председатель Петербургского регионального отделения Российского Красного Креста, рассказывает: «И тогда, и сейчас подопечные были представлены тремя среднеазиатскими странами: Таджикистан, Узбекистан, Кыргызстан. Когда только начинали работать с инофонами (так специалисты называют детей, не знающих языка. — Прим. ред.), о нашей новой специализации в городе узнали благодаря тому, что в Петербург переехала русская семьи из Америки, в которой 16-летняя девочка совсем не знала русского. Ее семья дошла тогда до губернатора, потому что в школе ей предлагали идти в первый класс. А что еще там могли предложить?» Илья Иванов объясняет, что основная задача центра сегодня — адаптация, социализация детей из других стран, подготовка к школе:

— Знание русского языка — основная потребность, которая у них появляется при попадании в новый коллектив. Не менее важна психологическая поддержка. Потому что для ребенка, который попал в другую страну и не понимает, что говорят люди вокруг, это большой стресс. И третий момент, сопутствующий, — это культурная интеграция детей в новое пространство. Это не про политику и не про культуру. Это прикладная, практическая вещь. Мы видим, как у детей во время спуска в метро округляются глаза и спирает дыхание. Это не страх, это смесь всяких разных чувств — от удивления и неуверенности до восторга.

Как рассказывает Василий Середа, директор центра, в 2023 году впервые поддержку центру оказал комитет по межнациональным отношениям Петербурга: «Получили небольшую субсидию на то, чтобы это дело поддерживалось и продолжилось. В 2024 году финансирование от комитета составило 760 тысяч рублей. Деньги для НКО солидные, но они уже в ноябре закончатся. Дотянем как-то на донатах, устроим для наших деток празднование Нового года с подарками и закроемся. В прошлом году через нашу программу прошли 120 детей, в этом еще не считали, наверное, немного меньше».

Здесь есть дети, которые не один год посещают центр. И только ему обязаны своим знанием русского языка, образованию.

Муниса — ребенок с внешностью аккуратной куколки и с солнечной улыбкой, выглядит в свои одиннадцать лет на семь. Прекрасно общается на русском языке, только из-за скованности делает ошибки в произношении. Дома, в Узбекистане, окончила 3 класса — «учила русский язык в школе чуть-чуть, к репетитору не ходила».

— Братишка ходил в русский детсад, а язык не знает, может только назвать фамилию и отвечает на вопрос, сколько ему лет, — девочка сравнивает себя с восьмилетним братом. Она занимается в центре второй год, прекрасно адаптировалась и уверена, что уж в этом-то году она точно пойдет в школу. В Петербурге живет и работает большая семья Мунисы, но ее часть, а именно родители девочки и два брата собираются обратно, с регистрацией появились проблемы. Мунисе об этом еще не сказали.

Дети-мигранты по сути — вынужденные переселенцы. Они уезжают со своей родины не по своей, а по воле родных. И от родителей зависит, как их дети будут чувствовать себя в абсолютно чужом мире. Но у пап с мамами на них мало времени и денег. Материально эти семьи плохо обеспечены, родители заняты заработками — ради них и приехали. Языка и правил поведения сами не знают, у самих трудности и стрессы на каждом шагу. Почти как в российских семьях, выживавших в кризисных 1990-х. И как у них, даже если родители работают круглосуточно, но заинтересованы в том, чтобы ребенок хорошо учился и рос психически здоровым, они об этом из последних сил заботятся. Кому все равно — отдали в школу и умыли руки.

Конечно, было бы легче, если бы для школьников-мигрантов существовали программы годичного обучения русскому языку и российской культуре. Но этого нет и не предвидится, потому что у Министерства образования на это нет денег.

Елена Илинзер, завуч 535-й школы, которая сотрудничает с центром Красного Креста, говорит, что с первого по восьмой класс учатся 80 иностранных детей, больше их в начальной школе. Уровень подготовки зависит от того, учил ли ребенок на родине русский.

«Многие из Азербайджана, Узбекистана, Таджикистана учили, и уровень знаний соответствует нашим стандартам. Они идут в тот класс, в котором и должны учиться по возрасту, — говорит Елена Илинзер. — Но бывают ситуации, когда по результатам диагностики (работа по математике и русскому языку) понятно, что дети не смогут усвоить программу того класса, в который должны бы пойти по возрасту. И психолого-педагогическая комиссия принимает решение направить их на учебу на год младше. Исключительно из-за языкового барьера. Если и мы, и родители видим, что ребенок совсем не тянет, то мама забирает документы и отправляет его обратно на родину, к родственникам. Но если родители решительно настроены на то, чтобы остаться здесь жить и работать — папа, допустим, имеет вид на жительство или получил гражданство, то они используют все возможности, которые у нас есть, чтобы помочь ребенку получить образование. Они ведут его в центр Красного Креста, занимаются с ним, делая упор на изучении русского языка».

По данным Министерства просвещения на май 2024 года, в системе образования России числилось 209,5 тысяч детей мигрантов, из них около 33,5 тысяч — в детских садах, и 168,5 тысяч — в школах. Около 12 % из них не владеют вовсе или плохо владеют русским языком. Это около 25 тысяч детей.

В центре на Руставели работают не только психологи, педагоги, социальные работники, но и волонтеры — в основном студенты факультета социологии. Диана Попова провела исследование в начале 2024 года в центре и в школе, в которой учатся дети мигрантов. И делает вывод: петербуржцев тоже надо адаптировать… к общению с иностранцами. Иначе неуютно и тем, и другим, говорили респонденты в ходе опроса.

«У нас был мальчик, ну замечательный ребенок. У него очень хороший был русский язык, даже без акцента. И я вот прям точно думала, что у него в школе проблем не будет, — цитирует одного из педагогов центра Диана. — В итоге в школе его называют всеми словами, какими только можно. На площадке дети не хотят с ним играть, потому что он узбек. То есть даже при том, что ребенок максимально может быть готов к адаптации, его могут не принимать в коллективе, и это замедляет процесс социализации».

Диана цитирует психолога, который выходит с детьми на экскурсии по городу: «Из того, что я слышу, — они нигде не были, нигде. На прошлом занятии говорили о транспорте, о достопримечательностях Петербурга, я рассказала о мечетях. Спросила, были ли они в мечети, тем более сейчас Рамадан. Они ничего не знают, нигде не были».

В соответствии с Концепцией государственной миграционной политики Российской Федерации, у власти есть задача «способствовать адаптации иностранных граждан, а также оказывать помощь в интеграции их семьям и детям». Предполагается создание для адаптации мигрантов и их детей «условий, которые будут содействовать успешному освоению русского языка, изучению социальных норм и правил поведения на территории государства, а также приобщению к традиционным российским духовно-нравственным ценностям».

«По моим наблюдениям, из-за того, что мигранты не чувствуют поддержки в адаптации от окружающих, опасаются предстоящих изменений в законодательстве, многие собираются возвращаться на родину. Кто у нас будет работать на стройках и в других отраслях — вопрос. Им говорят: не приезжайте к нам с семьями. А как жить годами в чужой стране без своих детей? Сами попробуйте. Нам грустно расставаться с такими подопечными, как, например, Муниса. Мы видим результат своей работы, а девочка, у которой только появилась уверенность в себе, которая привыкла к новым условиям и приспособилась к ним, вынуждена уезжать», — говорит Василий Середа.