100 лет спустя: как Дом Радио в Петербурге хранит в себе голоса истории

24 декабря 1924 года в эфире впервые прозвучали слова «Говорит Ленинград». В год 100-летнего юбилея Ленинградского радио в легендарном доме на Итальянской улице, 27 началась масштабная реставрация. В здании восстановят исторические интерьеры, раскроют окна, вернут зенитные фонари на крышу и витражи на фасад первого этажа, сохранив при этом следы советского периода и уникальную лепнину 50-х годов.

По окончании реставрации, которая проводится по заказу банка ВТБ, здесь откроется современный культурный центр. Это будет пространство, где современность гармонично переплетается с отголосками разных эпох, позволяя каждому посетителю прикоснуться к неповторимой атмосфере этого места.

Многие из тех, кто большую часть жизни отдал работе в Доме Радио, с теплотой и ностальгией вспоминают его. Для них это не просто здание, а живое свидетельство истории, хранящее в себе яркие воспоминания и частичку их самих. И сегодня, накануне столетия, они с волнением наблюдают, как обновляется их родной дом и готовится открыть свои двери для новых поколений.

Своей альма-матер называет Ленинградское радио Наталья Родоманова — сопредседатель петербургской региональной коллегии Большого Жюри Союза журналистов России, руководитель сектора коммуникаций Санкт-Петербургской митрополии. С профессией она знакомилась не за партой, а в редакции на Итальянской (тогда улица Ракова), — и это задало верный тон всему творческому пути нашей собеседницы. Да и разве могло быть иначе, если рядом работали легенды?

— Наталья Олеговна, как вы оказались на Ленинградском радио?

— Благодаря моим родителям. Они были людьми творческими: папа работал главным режиссером музыкальной редакции Ленинградского телевидения, потом режиссером в Лентелефильме. Мама — экскурсовод, лектор, внештатный корреспондент радио. Собственно, она и повлияла на мой выбор. Было понятно, что я склонна к творческой профессии, но какой именно? Мама убеждала пойти в журналистику: говорила, что именно там я смогу реализовать все свои таланты.

Но когда я поступала, мне не хватило балла. Пошла на заочное, а там нужна трудовая книжка. Папа решил устроить меня на радио, в Дирекцию программ, на должность секретаря-машинистки. Думали временно, а оказалось надолго. И это действительно стало судьбоносным для меня, девочки после школы, которая оказалась в особом совершенно месте, с такой историей. Это был 1980-й год.

— И как вас приняли корифеи?

— Я стала «дочерью полка». Меня взяли под крыло и называли не иначе как «детка наша». Старшие коллеги учили основам профессии, жизни, открывали важные книги. В Доме Радио была прекрасная библиотека, где мне любовно подбирали необходимую для учебы литературу. Когда я на отлично сдала первую сессию, и мне предложили переводиться на дневное, то поняла, что нет, не хочу.

На радио я прошла все ступени — от секретаря Дирекции программ до младшего редактора художественного вещания, была дежурным выпускающим эфира: нужно было знать всю сетку вещания — какие передачи в записи, где дикторы вступают и т. д. Иногда приходила на Итальянскую к шести утра, когда начиналось вещание. Помню, как шла вдоль Фонтанки, мимо Летнего сада и смотрела на еще спящий прекрасный город: стояла такая тишина, и только желтые сигналы светофоров пульсировали. Я слышала, как ломался лед на реке. И это так запечатлелось в памяти: я шла на работу в Дом Радио!

— Чем было радио для ленинградцев в то время?

— В моей жизни радио присутствовало с самого раннего детства, как и в других ленинградских семьях: у всех обязательно были радиоприемники. Мы просыпались с радио и засыпали. В полночь играл гимн, а утром я собиралась в школу под звуки «Пионерской зорьки» — до сих пор помню ее позывные. Она выходила в 7:40, и я знала: «Пионерская зорька» заканчивается, надо быстро завтракать и бежать в школу.

Радио, мне кажется, — огромный пласт нашей большой культуры, русской культуры, музыкальной культуры. Телевидение, которое начало позже развиваться, идет путем прежде всего визуального образа и некоего упрощения смыслов. Радио оставляет слушателю свободу воображения. Тебе нужно передать состояние и ощущение через голос, интонацию, через правильно подобранные слова.

… Я проработала на Ленинградском радио больше 7 лет. Это начало моей профессиональной жизни, эти годы сформировали меня и как журналиста, и как человека с привитой культурой речи — реагирование на любое неправильное ударение просто до боли.

— За этим внимательно следили?

— Словарь ударений был настольной книгой не только у дикторов, но и во всяком другом пространстве. Не по срЕдам, а по средАм. И это со мной на всю жизнь.

Сейчас критерии отбора ведущих радио и телевидения снизились. Важно, что ты быстрый, а не то, что ты говоришь и как, следишь ли за верными ударениями. Может показаться, что это какая-то ерунда. Но на самом деле это культура речи. И все программы Ленинградского радио создавались людьми, которые очень любили и знали свое дело.

— Каким вам вспоминается Дом Радио периода 80-х?

— Это был огромный дом, который жил на разных этажах. Тут детский хор, тут взрослый хор телевидения и радио, тут симфонический, а тут народный оркестр. А здесь записывают радиоспектакль. И мы фланировали между этими студиями, иногда по узкому проходу, который называли «суэцким каналом».

Вспоминается легендарная третья студия, где в блокаду работала Ольга Берггольц, где играли оркестры. Это же было не в записи — весь эфир проходил вживую. Даже просто понимать, что ты находишься в этом пространстве, в этих стенах, — дорогого стоит! В мои годы туда приходили не менее уважаемые люди.

— С кем из великих запомнились встречи?

— Дом Радио был местом, где встречались актеры из разных театров, чтобы создать какую-то замечательную постановку. Можно было выйти из студии и увидеть Алису Бруновну (Фрейндлих. — Прим. ред.), которая тихо шла по коридору. Я с замиранием в сердце решалась подойти: «Мы вас так любим!» Она мило улыбалась в ответ.

Хорошо помню Марию Петрову: маленького росточка, в молодости она была актрисой, которая играет мальчиков — то, что называется травести. В то время, когда я пришла на радио, она была уже в очень солидном возрасте. Мария Петрова озвучивала многие художественные произведения, ее голос был абсолютно узнаваемым. Она была из тех людей, что связывали меня, девочку, со временами блокады.

— Получается, вы застали сотрудников радио, переживших блокаду? Они рассказывали что-то вам, молодым, о работе в те дни?

— Нет, это не было принято, но вообще память о блокаде свято хранилась. Там же был музей, посвященный работе радио в годы войны. Мне бы очень хотелось, чтобы в Доме Радио и дальше чтили традиции, чтобы в здании после реставрации работал подобный музей. В конце концов, именно здесь звучал ленинградский метроном, пульс и нерв жизни города.

Моя мама дружила с легендарным диктором Ростиславом Широких. Дядя Слава — это же был легендарный голос, такой же богатый, как левитановский. Все трансляции пискаревские (они раньше были не телевизионные, а именно радийные) вел именно он: «Говорит Ленинград»!…

— 80-е годы — это же начало больших перемен в стране. Как они отражались на работе на Ленинградском радио?

— Я, конечно, в молодости, как и все, увлекалась нашим Ленинградским рок-клубом: ходила на концерты на Пушкинскую, 10. Началась перестройка, стало возможным делать что-то в этом направлении. Мой шеф в музыкальной редакции, легендарный журналист Лев Соломонович Мархасёв, делал джазовые программы, что-то типа «Ритмы зарубежной эстрады», по заявкам что-то записывал. Именно в Доме Радио мы организовали одну из первых профессиональных записей Юрия Шевчука с группой ДДТ — он только тогда приехал из Уфы.

Кстати, у нас была очень активная комсомольская организация. Она проводила творческие встречи, на которых собиралась молодежь и радио, и телевидения. Помню самые первые показы Сокурова: Тарковский представлял его фактически как своего ученика.

Мы ходили на закрытые показы выставок в Эрмитаже. То есть реально жили в эпицентре культурной жизни.

Я всё это внимательно слушала, впитывала. Поэтому Дом Радио — мой родной дом, вспоминаю о нем с благодарностью. Я не воспринимаю факультет журналистики как альма-матер — все мои университеты были здесь.

Судьба руководителя «„Радио России“ — Санкт-Петербург» Татьяны Мартыненко переплелась с магией эфира в студенческие годы. Сейчас трудно в это поверить, но прежде чем стать частью легенды, ей пришлось ждать вакансии в Доме Радио целый год. Почти на четверть века Ленинградское радио стало неотъемлемой частью ее жизни. И даже сейчас, говорит Татьяна, она ловит себя на мысли, что иногда ноги сами несут на Малую Садовую.

— Как вы оказались на Ленинградском радио?

— Еще студенткой я писала заметки в программу «Ленинград спортивный», ее вел тогда Виктор Набутов, самый известный наш комментатор и очень хороший и добрый человек. И вот так я поняла, что очень хочу работать на радио. Так оно и вышло, правда, не в Ленинграде, а на Таймыре, по распределению. А потом вернулась в Ленинград. Сначала работала внештатно, потом попала в штат Ленинградского радио, в редакцию информации «Последние известия», и проработала там почти 24 года.

— Вас как-то выбрали, пригласили или вы проявили настойчивость?

— Нет, тогда никого не приглашали, мы работали внештатно, за чистый гонорар. И было нас немало, а вот вакансий не было. И если они вдруг появлялись, то выбирали того, кто лучше себя проявил.

— Долго вы дожидались, пока вас зачислили в штат?

— Нет, примерно год. Это нормально.

— Что радио значило в ту пору для вас и ваших близких и вообще людей в стране?

— Для нашего города радио имеет особое значение. Вы знаете его историю и понимаете, что я имею в виду. Живое сердце Ленинграда… Так называли его жители блокадного города. Радио было постоянным спутником человека. В 6 утра многие просыпались под звуки гимна, которые транслировало радио, и даже не нужно было включать будильник. Очень любили радиозарядку. Многие слушатели и сейчас вспоминают, как это было здорово. 10 минут в начале часа в эфире шли наши «Последние известия». Было много тематических передач: обо всех аспектах городской жизни.

Радио многим заменяло театр — была замечательная программа «Театр у микрофона». Это радиоспектакли ведущих коллективов Ленинграда, созданные радиосредствами. Сейчас ее можно найти в фоноархиве. На Ленинградском радио был план: в год записывали 12 спектаклей для взрослых и шесть детских. И были все условия для их создания: великолепные профессиональные студии, режиссеры, звукорежиссеры, а уж актеры шли к нам на радио со всего города. На радио такой лифт был замечательный, старомодный. И вот пока едешь на шестой этаж, обязательно кого-нибудь встретишь: актеров БДТ Владислава Стржельчика, Ефима Копеляна, Кирилла Лаврова, певцов, и оперных, и эстрадных, дирижеров. Эдита Пьеха была частым гостем. Они любили радио, и эта любовь была взаимной.

— Каким вы запомнили Дом Радио в тот период?

— Это был густонаселенный дом со своими звучащими этажами. На втором этаже репетировали оркестры, в студийном блоке записывались программы, в редакторских помещениях — тогда не было слова «офис» — создавались программы, всё звучало, всё шумело, всё гремело. Ведь на Ленинградском радио тогда было два, представляете, оркестра: эстрадно-симфонический и оркестр русских народных инструментов. Настоящие, профессиональные! И два хора — взрослый и детский. Приходили на запись гости. То есть одновременно в Доме Радио могли находиться, наверное, человек 400. Там была огромная столовая, и в ней — всегда очередь. Жизнь кипела! Сейчас даже сравнить не с чем.

Дом Радио очень красив снаружи, а внутри только великолепный холл второго этажа: с мраморными колоннами, с потолочной росписью. А всё остальное было просто, как у всех: немного обшарпан, немного требовал ремонта, но тем не менее всё работало. А самое главное, что мы все дружили.

— Вы застали сотрудников, которым довелось работать в блокаду?

— Застала, но сейчас их уже нет, конечно. Мария Клеенышева во время блокады служила в милиции и стояла на посту на входе в Ленинградское радио, а после окончания блокады выучилась на звукооператора, мы с ней очень долго работали, чудесная совершенно женщина. Много кого можно назвать.

— Как общение с ними повлияло на вас?

— Они нас учили основам, профессиональному мастерству. Не могу сказать, что они любили рассказывать про блокаду, потому что это действительно тяжелые воспоминания.

— Как на Ленинградском радио реагировали, когда его стало теснить телевидение? Как-то пытались отстоять своего слушателя?

— Нет, даже в голове не держали. Это два параллельных потока. Есть любители телевидения, а есть те, кто до сих пор любит радио. У нас даже есть такой слоган: «Нет ничего лучше радио, если это Ленинградское радио». Мы тоже в известном смысле считаем себя сотрудниками Ленинградского радио, мы все вышли оттуда.

— Есть ли в Доме Радио радиостудии или помещения, которые были значимы лично для вас и почему?

— Конечно. Седьмой этаж, где располагалась служба новостей или «Последних известий». Там была наша студия. Мы сами монтировали свои репортажи. Нет ничего лучше, чем смонтировать свой сюжет. Когда пленка проходит сквозь пальцы, ты ощущаешь ее наполнение, даже звуки пальцами ощущаешь.

— Какие помещения вам бы хотелось, чтобы сохранились после реставрации?

— Все. Но так не будет, конечно. Хотелось бы, чтобы возродился музей радио. Когда-то, в 1975 году, мы, комсомольцы, сами на общественных началах создавали его под руководством Олега Руднова.

— Какой отпечаток в вашей жизни оставила работа в Доме Радио?

— Знаете, ловила себя на мысли: выхожу из дома, и ноги-то меня несут не на Петроградскую, где я сейчас работаю, а на Ракова, или теперь Итальянскую.

Ленинградское радио стало не только профессиональной площадкой, но и настоящим домом для многих творческих людей. Случайные встречи и мудрые советы меняли траекторию жизни, формировали культурное наследие. Судьба Ольги Смирновой, редактора-консультанта Гостелерадиокомпании «Россия» в Петербурге, автора и ведущей программ «Петербургский автограф» и «Исторический клуб», — это не просто рассказ о работе на радио, но и воспоминания о тех, кто оставил глубокий след в истории, и о том, как это наследие продолжает жить и вдохновлять.

— Как вы оказались на Ленинградском радио и почему именно на радио?

— В 1981 году я окончила университет, газетное отделение, и пришла на работу в газету «Ленинградская правда», с которой сотрудничала в студенческие годы. Моей наставницей в отделе советского строительства «Ленинградской правды», этой главной партийной газеты города, стала Елена Рождественская. Раньше она работала на радио, была совершенно в этот жанр влюблена и часто повторяла: «Радио — это всё! Текст не может звучать, нет шумов, музыки, интонации собеседника. В Ленинграде радио — это больше, чем БДТ, это кладовая культуры всех времен и народов. Ты ведь только начинаешь путь в профессию. У тебя есть шанс попробовать стать радиожурналистом». Так, поверив в меня, Елена Николаевна изменила мою судьбу газетного журналиста. И вот в 1983 году я оказалась на улице Ракова, 27. У меня всё складывалось успешно: я прошла путь от внештатного корреспондента, редактора, старшего редактора до заместителя главного редактора творческого объединения «Авторский канал», позже, в годы перестройки, был создан «Невский проспект».

А до этого я работала сначала в литературной редакции, была ведущей и автором программ «Открытый микрофон», «Писатели у микрофона», «Литературная почта», работала с писателями, актерами. Много времени мы в редакции уделяли формированию и пополнению нашей фонотеки, с радиорежиссерами и звукорежиссерами записывали трансляции в дни премьер спектаклей. Я очень полюбила радио. Елена Николаевна оказалась совершенно права. Это потрясающее место, дивное для меня, — место реализации творческих возможностей. В Доме Радио на улице Ракова, позже ставшей Итальянской, я проработала 15 лет.

— Вы могли бы сформулировать ценности, которые сформировались на Ленинградском радио?

— О да. Самое главное: здесь свято охраняли русский язык, в каждой студии обязательно рядом с микрофоном лежал толстый том «Словарь ударений русского литературного языка», а право работать у микрофона надо было заслужить, сдав главному режиссеру и комиссии из главных редакторов разных редакций экзамен по сценической речи.

Здесь существовал «институт наставничества». Я с большой благодарностью на радио многих бы вспомнила, но в первую очередь моего непосредственного наставника — Елизавету Раугул. Она по профессии была режиссером, а в мое время — редактором, и знала всю фонотеку, как будто это была фонотека ее собственного дома. Буквально по памяти могла рассказать: где что лежит, на какой полке, какие актеры играли, когда записывали. Историю каждой коробки с пленкой «СВЕМА» читала буквально по этикетке. Это была основа культурного воспитания нации.

Почти в каждом театре у нас была своя «радиоложа», и мы записывали спектакли, обязательно все премьеры, и обязаны были знать каждый спектакль во всех составах города. А какая блестящая плеяда режиссеров работала в то время: Рубен Агамирзян в театре Комиссаржевской, Игорь Горбачев в Пушкинском театре, Игорь Владимиров в Ленсовета, несравненный Георгий Товстоногов в БДТ. Это были совершенно уникальные, творческие люди. Эта традиция передачи наследства от поколения к поколению легла в основу моей программы «Петербургский автограф». Я делаю передачу о людях, которые творчеством, служением долгу, независимым авторитетным мнением оказали влияние на судьбы окружающих. И бережное отношение к творчеству, потому что нельзя командовать творческими людьми, их надо воспитывать, их надо убеждать, их надо привлекать на свою сторону, если ты не согласен.

Мне посчастливилось оказаться причастной к возрождению Музея обороны и блокады Ленинграда. В 1988 году вышла статья публициста Льва Сидоровского «Слово о музее», и вскоре пришел в литературную редакцию Ленинградского радио писатель Геннадий Черкашин, автор многих замечательных книг, в том числе повести о блокадной «Кукле». И сказал: «Ольга, мы сейчас шли с Граниным по набережной и решили, что надо поднимать писателей, журналистов и возрождать музей обороны и блокады Ленинграда». Я начала серьезно и много этой темой заниматься. И пошла такая потрясающая реакция. Со всей страны нам начали писать блокадники, кто не смог вернуться в Ленинград из эвакуации, присылали экспонаты, фотографии, письма, дневники, солдатские книжки, хлебные карточки. Адрес — «Ленинград. Радио». Это была народная волна совершенно потрясающей эмоциональной силы. Этот архив по решению руководства радио и общественного директора нашего блокадного музея я потом передала возрожденному Музею обороны и блокады Ленинграда (Соляной переулок, д. 9).

— Как в создании музея вас поддерживали сотрудники Ленинградского радио, пережившие блокаду?

— Поддерживали и помогали! Хочу назвать два имени — Николай Добротворский, в Комитете по телевидению и радиовещанию он был начальником отдела кадров, и Михаил Зегер, в годы блокады работал у нас на радио оператором, записывал тот самый салют Победы и создал обширную фонотеку из звуков войны. Оба позже стали сотрудниками Мемориального музея обороны и блокады Ленинграда в Соляном. Музей создан из историй этих людей. Наша потрясающая Мария Петрова, она была актрисой блокадного театра, а потом просто штатным сотрудником на нашем радио. Она во время блокады перечитала всю русскую и зарубежную классику, у нее был уникальный, задорный голос, мальчишеский, в 80 лет мы еще записывали ее у микрофона. Инженер Петр Палладин… Какие они придумывали ухищрения, чтобы не разбомбили этот объект номер один. Он для Гитлера был кость в горле, наш Дом Радио. Матвей Фролов, который ходил на передовую с тяжеленной аппаратурой, записывал бойцов, репортажи и потом ценой просто неимоверных усилий, рискуя собственной жизнью, возвращался в Дом Радио. Палладин рассказывал, как однажды забежал к нам в комитет человек, который отвечал за эвакуацию радиостудии из Латвии или Эстонии на Урал. Палладин сумел договориться, и это оборудование оставили у нас. Некомплектное, что-то потерялось по дороге, но из него собрали резервную студию Ленинградского радио.

— Есть ли в Доме Радио ваши любимые места и что для вас в них ценно?

— Была у нас вторая студия, концертная, в ней в основном работал Большой симфонический оркестр. Студии третья-четвертая-пятая на четвертом этаже были для нас рабочим местом, здесь мы создавали спектакли и передачи… Там была замечательная акустика! Лежали персидские ковры с высоким мехом, которые заглушали все звуки. А какие любимые? Где больше работаешь, те и любимые.

— Сейчас в Доме Радио началась реставрация, какие помещения вам хотелось бы, чтобы сохранились?

— Была потрясающая библиотека, ею пользовались мы, в ней выросли наши семьи. Стеклянный купол-потолок часто угрожал протечками в ненастье, но так там было светло и красиво. Конечно же, хотелось бы сохранить зал блокадного музея радио, там часть была отгорожена, и проходили летучки. Наш авторский канал «Невский проспект» располагался в помещении бывшего начальника, председателя Комитета по телевидению и радиовещанию. В огромной приемной и кабинете наша редакция без труда разместилась. Тоже красивое пространство, с историей.

— Чувствовалась там какая-то особенная атмосфера?

— Конечно, и в архитектуре, и в уникальных интерьерах! Лестницы Дома Радио — это же архитектурное чудо! Когда спускаешься, а кто-то по другой поднимается, вы не встречаетесь. Это архитектурный ребус, «шалость» создателей, но и ценность! А фасад дома! А наши окна! А двери, паркет и стены в холле на втором этаже… Даже туалеты там были уникальными, с какими-то специальными царскими писсуарами. Это историческая и музейная ценность. В холле на втором этаже была редакция Отдела писем. Роскошная лестница, паркет, росписи. Было бы хорошо всё отреставрировать и сохранить. На втором этаже висят и мемориальные доски, напоминающие, сколько наших коллег погибло на фронтах войны и в блокаду. Это свято, это история. Мне очень приятно, что на фасаде Дома Радио появилась мемориальная доска, где среди других лучших программ разных лет, которые пользовались наибольшей популярностью у слушателей, есть и редакция постсоветской России «Авторский канал. Невский проспект». С большой радостью это увидела. Это всё очень греет душу и вселяет надежду. Было бы хорошо всё отреставрировать и сохранить.

— Какой отпечаток работа в Доме Радио оставила в вашей жизни?

— Господи, вы знаете, это вся моя жизнь. И всё там, на Итальянской, началось.
Общение с потрясающими людьми, высокоинтеллектуальными, духовно высокими, морально чистейшими. Как актеры любили «Театр у микрофона», как к нам писатели любили приходить. Я помню, Михаил Дудин приходил к нам на радио и говорил: «Оля, я сейчас написал стихотворение, я хочу его прочитать для радиослушателей». Как? Как можно без подписи главного редактора, без печати цензора «Разрешаю»? Я делала страшные глаза, бежала к Зое Давыдовой, режиссеру, мы вместе шли в студию и записывали только что написанные строки поэта-фронтовика, потому что было ясно, что не сегодня, не сию минуту, но эти стихи пойдут в эфир и обязательно найдут своего слушателя.