«Боюсь, тебя привлекает клетка». Как Евгений Цыганов сделал тюрьму в «Полутора комнатах» Бродского и не смог из нее сбежать

Сложно представить более подходящее место для постановки пьесы Иосифа Бродского «Мрамор», чем музей «Полторы комнаты» — квартиру, где поэт провел 17 лет своей жизни. В годовщину смерти Бродского, 28 января, пространство музея на один вечер перестроили в камеру № 1750, место вечного заключения для двух римлян будущего, Туллия и Публия, Евгения Цыганова и Дениса Самойлова.

Два крупных московских артиста вместе принимали ванную, заедали горе в домашних халатах, развлекались в очках дополненной реальности и бесконечно спорили о свободе — в общем, по-петербургски интеллигентно жили свою приватную жизнь в коммуналке, пока через окошко онлайн-экрана за ними наблюдало пять тысяч зрителей со всего мира.

«Лучшие десять квадратных метров» (по выражению самого Бродского) стараниями художника-постановщика Марии Мелешко как будто остались прежними, но превратились не то в тюремную камеру, не то в стерильную каюту космического корабля. Белые стены, окно-иллюминатор, за которым словно по заказу лил январский дождь, создавали атмосферу отчужденности и безысходности — обреченные на пожизненное заключение без всяких преступлений Публий и Туллий принимают абсурд своего состояния без лишних вопросов. Один развлекает себя живой канарейкой и бюстами поэтов, другой вдумчиво читает очередную философскую книжку, лежа в черной воде.

Чувство заточения в собственной комнате могло бы быть актуально пару лет назад в разгар ковида, но почему-то ощущается болезненно остро именно сейчас — тюрьма собственных мыслей и бесконечная слежка невидимого ока, от которых никуда не уйти. Наблюдать за рутинно-медленной жизнью заключенных можно исключительно через камеры, заботливо установленные начальником тюрьмы Претором. Внимательный зритель сможет заметить и его черную спину, напряженно следящую за экранами видеонаблюдения. Ощущение пугающее и неуютное. Герои же Евгения Цыганова и Дениса Самойлова к круглосуточной слежке привыкли, и потому позволяют себе смотреть прямо в камеру, глаза в глаза. В эти моменты артисты словно ловят тебя за руку, застукав за невольным вуайеризмом.

Но это еще не всё. В идеальной комнате для двоих оказался третий лишний — незаметный посторонний, канарейка в исполнении артиста Василия Михайлова. Клетка этой говорливой птички, по иронии судьбы, самая простая из возможных оков. Михайлов не только свободно передвигается по тюремной камере, но и позволяет себе выйти в соседний зрительный зал, чтобы комментировать текст Бродского. Более того, канарейке единственной дается в финале полная свобода — камера следит за тем, как Михайлов покидает музей и выходит в физически ощущаемую свободу улицы.

Все эти смысловые акценты расставил Евгений Цыганов, выступивший не только как исполнитель роли Туллия Варрона, но и как режиссер. Его Туллий видит в тюремном заключении способ уподобиться Вечности, он ограничен телесно, но не духовно. Их дуэт с Денисом Самойловым — столкновение пониманий свободы и заточения. Публий, которого герой Цыганова постоянно называет «варваром», обречен быть заключенным, потому что он думает как раб. По-рабски жалуется и мечтает о свободе, но мечтает о ней как подневольный, а не как гражданин, для которого свобода — неотъемлемое право. Вот что пугающе непоправимо — мировоззрение раба.

Атмосфера спектакля насквозь пропитана тягучей, гнетущей меланхолией, которую подчеркивают песни Василия Михайлова, солиста группы «Бомба-Октябрь». Попытка понять, что значит быть человеком в мире, где свобода иллюзорна, а единственным спасением от несвободы может стать только бегство в сон — метафизическую вечность — становится лейтмотивом всей постановки.

Герой Цыганова обрекает себя на несвободу сам. Добровольное возвращение в тюрьму, из которой можно было так просто уйти, сродни акту самоубийства. Только не от отчаяния, а по собственной воле. Туллий выходит из своего заключения к сидящим в соседнем зале зрителям и вместе с ними наблюдает за метаниями через экран — и возвращается в тюрьму, чтобы уснуть, свернувшись в калачик у канареечной клетки с бюстами поэтов в обнимку. Заключенные «Мрамора» коллекционировали бюсты античных поэтов и философов, но в тюрьме Цыганова вместо них появляются Пушкин и Бродский, как некий культурный код. Несвобода — условие, в котором ты можешь подать голос.

Боюсь, тебя привлекает клетка,

и даже не золотая.

Но лучше петь сидя на ветке; редко

поют, летая.