Я — памятник себе. Что за фильм «Бруталист», который стал одним из главных претендентов на «Оскар»?

В цифровой прокат вышел «Бруталист» Брэйди Корбета — циклопическая трехсполовинойчасовая драма о злоключениях еврейского архитектора, которого не смог сломить Бухенвальд, но отравила Америка. Фильм с Эдрианом Броуди в главной роли уже получил «Серебряного льва» в Венеции за лучшую режиссуру и «Золотой глобус» как лучшая драма, а теперь претендует на лидерство в оскаровской гонке. О том, получилось ли воздвигнуть этот монумент, рассказывает обозреватель «Фонтанки».

В 1947 году венгерский еврей — архитектор, выходец из модной школы «Баухаус» — Ласло Тот всё ещё жив. Ему повезло: он прошёл через Бухенвальд и отделался лишь сломанным носом, да надломом внутри. Вокруг темнота, вспышки света, какой-то лязг, крики, стоны, требуют документы — кажется, это кошмарный флешбэк из концлагеря. Но нет: Ласло открывает дверь и вдруг оказывается на ярком свету на палубе корабля. Над головой зависла в непостижимом перевернутом ракурсе статуя Свободы, впереди Нью-Йорк, эмиграция и надежды на американскую мечту. Ласло кое-как пристраивается у своего кузена Аттилы (Алессандро Нивола) — тот открыл мебельный салон и был настолько добр, что пустил родственника пожить в подсобку и помочь с бизнесом. Аттила женился на католичке, сменил непонятную фамилию Молнар на респектабельную Миллер и всячески строит из себя лощеного американского бизнесмена. В какой-то момент кузенов приглашает сделать ремонт в отцовской библиотеке уже реально лощеный молодой хлыщ (Джо Алвин). Ласло переделывает все по своему конструктивистскому вкусу, выходит скандал, но зато так он знакомится с хозяином библиотеки — магнатом Гаррисоном Ван Буреном (Гай Пирс), который примет в его судьбе живейшее участие.

Брэйди Корбет начинал как актер, играл в «Забавных играх» Михаэля Ханеке и в «Меланхолии» фон Триера, но уже давно переключился на режиссуру. Его дебютная драма «Детство лидера» о становлении фашистского диктатора и музыкальный фильм «Голос люкс» были хорошо встречены критиками и фестивальными жюри. Снимаясь у мэтров, Корбет почерпнул у них изрядный скепсис по поводу человеческой природы, но вдобавок еще и любовь к большой форме, крупным жестам и масштабным решениям. «Бруталист», которого Корбет даже снимал лет шесть, — это уже совершенный триумф такого подхода.

Ближе всего это, пожалуй, к оперной постановке. Длится фильм три с половиной часа — Корбет себя во времени отказывается стеснять принципиально. Впрочем, для киноверсии, как в театре, посередине предусмотрен антракт. В начале обозначена увертюра — словом, сходство с оперой не случайное, а абсолютно умышленное. Вообще чувствуется, что Корбет метит куда-то в ту лигу, где не только Ханеке и фон Триер, но и, скажем, Орсон Уэллс и Фрэнсис Форд Коппола. Который тоже, напомним, в минувшем году выпустил фильм об архитекторе и судьбах мира. Это, конечно, лишь совпадение, но уж больно говорящее само за себя.

Реальность сейчас как раз вся пошла такими тектоническими разломами, что мегаломанские художественные средства, видно, сами и просятся в руку. Опера, киношный колосс, архитектурный комплекс или литературный эпос — они тут взаимозаменяемы. «Бруталист» страшно похож внешне и на «большой американский роман», но, вопреки традиции, не трактует по-своему американскую мечту, не критикует методы ее воплощения, а решительно подрывает её и тщательно разравнивает руины. То, что режиссер Корбет в самом начале демонстрирует перекошенную, перевернутую статую Свободы Ласло Тоту и нам заодно, — даже чуточку слишком очевидное знамение. Чтоб было еще понятней, цитируется Гёте: «Самое большое рабство — не обладая свободой, считать себя свободным». Страна свободы не оборачивается для архитектора, его жены Эржебет и племянницы Зофии (Фелисити Джонс и Рэффи Кэссиди) ничем, кроме вопиющей нищеты, неравенства, лицемерия, жестокости, прямого и непрямого насилия.

Мало того, что богатые голодных не разумеют, так еще и американцы европейскую исстрадавшуюся душу не поймут ни за что: «Крик» Мунка они описывают здесь как «ну, знаете, та картина, где лицо такое „уууу“». Ласло в неизменно трогательном исполнении Броуди слушает, грустит и подумывает, не перебраться ли в свежеобразованный Эрец-Исраэль.

Всё это мещанство янки, конечно, концентрирует и воплощает в себе Гай Пирс, чей Ван Бурен — красноречивый мерзавец с кларк-гейбловскими усиками и в дорогом пальто, расист, сквалыга и деспот. Если бы не талант Пирса и огромное удовольствие, с которым он явно исполнял роль, вышло бы уж совсем плакатное воплощение злодея-богача откуда-то из «Незнайки на Луне». Ван Бурен выжимает из гения все соки и не прекращает его ненавидеть, потому что смертельно завидует таланту. Метафора «физиологическая ненависть» в какой-то момент даже буквализируется — это, кажется, задумано как главный шокирующий твист фильма. Вообще такой непристойной физиологии, хоть и не показанной крупным планом, тут довольно много: Ласло мочится в ванну, колет наркотики, блюет и совокупляется: это, видимо, отвечает за «брутальную» часть фильма.

Занятно другое: собственно, «брутализма» в картине очень мало (ужасно хочется верить, что режиссер Корбет не считает, будто брутализм и брутальность — синонимы). Да, Ласло большую часть картины строит для Ван Бурена титанический культурный комплекс, он же мавзолей памяти ванбуреновской матушки; довольно уродливую постройку, если честно. Плюс в самом конце буквально словами одной из героинь разжевывается еще одна метафора, архитектурная. Но какого-то любования зданиями, вглядывания в них, приверженности к разным стилям, попытки проникнуть в мозг Ласло здесь практически нет. Не говоря уж о том, что функционализм «Баухауса» и послевоенный брутализм — разные вещи.

Стоит признать: фильм, названный в честь архитектурного направления, — архитектурой почти не интересуется. Это иронично, но объяснимо. Брутализм — демократический, модернистский и прогрессивный стиль, а творение Корбета в высшей степени консервативно и традиционно. Вплоть до того, что режиссер снимал на устарелую 70-миллиметровую пленку и на архаичную камеру VistaVision, как в старые добрые 50-е. И сама история, как бы она там ни пыталась фраппировать, вышла традиционной моральной притчей, благовоспитанной, что твой Диккенс. И даже безупречный Эдриен Броуди, в общем-то, повторяет свой ранний триумф из «Пианиста».

Впрочем, для «Оскара» всё это очень хороший задел: фильм масштабный, как любят академики, дерзкий, но не слишком. Ну а триумф семейственности, таланта и трудолюбия, как в конце фильма, — это всегда годный фундамент: у Корбета получилась отличная подставка для шеренги золотых статуэток.