«Страшная дедовщина. Слышу крики — это Ягудина воспитывают». История Татьяны Меньшиковой, которая спасала фигурное катание в Петербурге

Директор Спортивной школы олимпийского резерва «Академия фигурного катания на коньках» Петербурга Татьяна Меньшикова скончалась в возрасте 73 лет. Четыре года назад «Фонтанка» разговаривала с ней о многом — ведь она видела смерть Талькова, не давала построить в «Юбилейном» казино и спасала Плющенко от травли. Сегодня мы вспоминаем эту беседу.

Разговор с Татьяной Меньшиковой был в преддверии чемпионата России по фигурному катанию, который прошел в Петербурге с 23 по 26 декабря 2021 года. Она — настоящий кладезь историй об этом виде спорта. Она видела, как начинали легендарные Алексей Мишин, Тамара Москвина и супруги Великовы, как начиналась война Плющенко и Ягудина, какие интриги плелись Москвой против петербургских спортсменов. При этом под ее руководством в городе продолжали расти новые тренеры и звездные фигуристы.

— Мне рассказывали, что у вас довольно впечатляющая карьерная лестница получилась. Вы начинали в «Юбилейном» чуть ли не с завхоза.

— На самом деле я начинала в 80 году со спортивного отдела, где работала старшим методистом. Это был такой административный отдел. Мы занимались организацией мероприятий, следили за выполнением графика загрузки арены. Это была интересная и живая работа. Мы общались со всеми тренерами и фигуристами. Многих хоккейных тренеров, и не только СКА, знала лично. В 92 году я ушла из отдела из-за разногласий с директором. Год спустя мне позвонила Люда Великова: «Таня, школа в „Юбилейном“ находится в таком ужасном состоянии. Нам не платят полгода, у нас нет льда. Мы посидели с тренерами, подумали и решили, что лучше тебя нам никого не найти».

— Как же они жили и работали в таких условиях?

— Кто как крутился. Тамара Москвина и Алексей Мишин перебивались за границей. В Петербурге остались те тренеры, которые умели только тренировать. То есть они были настолько преданы фигурному катанию. Тренеры ходили в обком профсоюзов, чтобы согласовать меня. Потом я туда ходила, и в июне 93-го меня назначили директором.

— А изначально вы откуда пришли в «Юбилейный»?

— Из научно-исследовательского института на Кантемировской, работала там старшим инженером. Мы работали на военно-промышленный комплекс: делали оборудование для первых советских авианосцев. Я очень активный человек, а там была такая прогнившая система. У нас в НИИ делали схемы, а детали по ним собирали на заводах в Тбилиси и Кишиневе. И чтобы заводы в трудные времена не простаивали, мы делали схемы просто из головы. Завод изготавливал по ним оборудование, его привозили к нам в Ленинград — и во дворе бульдозером сразу давили. И меня это всё время возмущало. Еще у меня тогда маленькая дочка занималась фигурным катанием. А в «Юбилейном» работала бабушка, и она сказала, что у них есть должность методиста с удобным графиком: 16 часов работаешь, два дня отдыхаешь.

— Убийство Талькова вы застали?

— Конечно. Всё произошло у меня буквально на глазах. Всё было организовано плохо. Милиции вообще не было. Встретила Талькова перед концертом. «Вот, приехал, — говорит. — А куда идти — не знаю». Отвела его в раздевалку. Пошла в комнату технологической связи звонить директору центра досуга. Говорю в трубку: «Что за безобразие — списки раздевалок не принесли, милиции нет, какой-то бардак». И в это время началась стрельба. И стрельба как будто приближается в мою сторону. Я захлопнула дверь и встала у стены. А когда вышла, смотрю: лежит раненый. Я даже не сразу поняла, кто это.

— Что вы подумали, когда услышали выстрелы?

— Что это бандитские разборки. А потом я побежала в медпункт. Стала просить, чтобы вызвали скорую. И тут же прибегает Шляфман (концертный директор Талькова. — Прим. ред.). Взял телефон у вахтера и говорит: «Тальков убит, убийца — Малахов». Я еще так удивилась: он же его директор, и надо принимать какие-то меры, тем более что Тальков в тот момент еще не умер. А потом подошла к вахтеру и спрашиваю: «А куда он звонил-то?» — «В Москву». Потом еще скорая долго ехала — час. И приехала не скорая, а медтранспорт с девочкой-фельдшером без нормального медицинского оборудования.

— Вас допрашивали?

— Да, много допрашивали. Потом в 18 году, когда следствие возобновили, снова допрашивали. Мое впечатление — это было заказное убийство, хотя вроде пришли к выводу, что это все-таки случайность. Малахов мимо меня тоже пробегал: рубашка вся в капельках крови. Он был явно в шоковом состоянии.

— Опасная у вас, оказывается, работа была.

— Была такая еще история. Я должна была совершать обход и проверять, чтобы во дворце всё было в порядке. И однажды я так иду и вижу: у центрального входа лежит человек с разбитым черепом. Как будто сбросили со второго этажа. Оказалось, он работал кладовщиком в ресторане «Парус». Его уже не спасли. Тоже говорят, что это убийство было. А потом еще тоже было одно мероприятие. Выступала какая-то группа популярная — всего один милиционер на весь «Юбилейный». Ограждения нет, все рвутся внутрь. А двери тогда были такие сплошные стеклянные. И милиционер спрашивает: «Что делать? Они сейчас все подавятся». Я говорю: «Давайте раз, два, три — и мы распахиваем все двери. С билетами, без билетов — пусть проходят все, но они хотя бы будут живы». Две открыли, и все влетели. А в другой раз, когда была не моя смена, их не пустили. Кто-то в толпе выхватил нож — хотел без билета пройти. Началась паника. Люди продавили эти стеклянные двери и порезались осколками. Всё было в крови.

— Сколько вам всего пришлось повидать…

— А когда я вернулась в «Юбилейный», там дворцом вообще руководила полубандитская строительная организация.

— Как называлась, помните?

— Помню, но не хочу говорить. И вот я пришла, а главный инженер говорит мне: «Ты че пришла сюда? Тут через несколько месяцев на тренировочном катке будет зал игровых автоматов. А под „Юбилейным“ казино. И никакой школы». Я говорю: «Только если вы меня убьете».

— Смело.

— Ну а что. Я всегда соблюдала все законы. И иногда надо уметь постоять за себя и свое дело. Потом эта компания решила со мной подружиться, чтобы заручиться моей поддержкой. Сделали ремонт (хотя и плохо), а ветеранам хоккея оплатили поездку на турнир в Лиллехаммер. Так что они помогли чем-то. А потом эта фирма перестала существовать.

— Как же фигурное катание всё это время там существовало?

— Вот так и существовало. Почему тренеры без зарплаты-то сидели? Ельцин издал такой закон или указ, по которому фонд социального страхования должен был выплачивать зарплату работникам профсоюзных школ. И фонд социального страхования посылал деньги, а один неадекватный человек, который был тогда директором «Юбилейного», говорил: «Школа как-то дорого обходится». И забирал эти деньги в пользу дворца. И я, как вернулась, сразу решила, что нам надо становиться государственной школой.

— Слышал, что в этом деле вам помог Мутко?

— Да. Конечно, профсоюзам было тяжело содержать школу. Я предлагала: дайте в оперативное управление хотя бы маленький каток. Они так долго-долго всё это обсуждали. Тогда я пошла к Виталию Мутко. Он тогда отвечал в Смольном за спорт. И еще очень помогла Татьяна Загорская, которая тогда была управляющей Петроградским филиалом Промстройбанка. Я пришла к ней и говорю, что мы не можем зарплату получить, потому что нет своего счета. В итоге она нам открыла счет, и тренеры стали получать зарплату. А до этого деньги фонда социального страхования приходили на счет «Юбилейного». Мутко тоже сразу отозвался. По своей инициативе собрал заседание правительства, и в ноябре 94 года было принято решение на базе профсоюзной школы создать государственную. Виталий Леонтьевич вообще такой человек, что к нему с любым вопросом можно было обратиться. Правда, через начальника аппарата на прием было тяжело попасть. А потом, когда его уже отстранили от спорта, у меня родилась идея построить отдельный каток для школы. Было очень невыгодно платить аренду: деньги проходили через наши руки и ничего не создавали.

— Кто помог, если не Мутко?

— А он и тут помог, но началось всё с губернатора Яковлева. Проходил как-то в СКК этап Гран-при. Пришел Яковлев. Я ему рассказала о своей идее. Он вышел со мной на лед и сказал на весь дворец: «Я обещаю, что мы построим базу для школы». Но, знаете, одно дело — губернатор сказал, а другое дело — как чиновники выполняют поручение. Опять начали время тянуть. И как-то я встретила Виталия Леонтьевича и рассказала ему об этом, и он дал телефон депутата Законодательного собрания Нилова. Нилов подключился, стал активно помогать. Большую поддержку оказал глава Приморского района Осипов. И как-то после этого процесс пошел. Поэтому я всегда о Мутко была очень хорошего мнения. Он очень демократичный, простой и энергичный. Если бы не он, мы бы Олимпиаду в Сочи не подготовили. А вот был у него заместитель такой, Нагорных (в 2017 году пожизненно дисквалифицирован Международным олимпийским комитетом по делу о государственной поддержке допинговой системы в России. — Прим. ред.), он нашей школе никак не помогал.

— То есть?

— Он перед Сочи к нам приехал в комитет, собрал ведущих тренеров, меня. А у нас же страшно засуживали Столбову и Климова. Им не дали выиграть чемпионат России, а на Олимпийские игры вообще брать не хотели. Тогда Федерацию фигурного катания России возглавлял Писеев, с которым у нас были сложные отношения. И я подошла к Нагорных с этим вопросом. Он стал объяснять, что им лучше готовиться к следующей Олимпиаде. Вскоре ко мне пришла Ксюша и сказала, что им придется переехать в Москву. И это за 6 месяцев до Олимпийских игр! «Иначе нам не попасть в олимпийскую сборную», — так она мне сказала. Конечно, я всё понимала и отпустила ребят без проблем. В итоге они стали «золотыми» в командных соревнованиях и «серебряными» в личных.

— Каток же только в 2003-м стали строить, а закончили вообще в 2006-м. Почему так долго тянули?

— Дело было так. Пригласили меня как-то в комитет по строительству и говорят там: «Мы вам построим ангар за 7 миллионов долларов». А мы на сборы в то время часто ездили в Швецию и видели там вполне нормальные ледовые комплексы, а не ангары. Я обратилась тогда в петербургское представительство одной шведской строительной компании. Они сделали бесплатно проект и сказали, что по их проекту комплекс под ключ обойдется в 3 миллиона долларов. К сожалению, этот проект пропал. Ну это ладно. От ангара я в любом случае отказалась. Я объясняла, что нужна нормальная база. В итоге родился этот проект. Он, конечно, очень проблемный, но я рада, что хотя бы что-то построили.

— Для многих переход Анастасии Мишиной и Александра Галлямова, которые выросли в спортсменов международного уровня в вашем новом доме на Туполевской, к Тамаре Москвиной в прошлом году стал полной неожиданностью. Как расстались с ними?

— По-доброму. У Тамары Николаевны Москвиной больше возможностей, в том числе финансовых. Насколько я знаю, их финансирует «Газпром». Я, например, не могу нанять постановщика программы за три тысячи евро. Саша, когда уходил, пообещал мне золотые олимпийские медали. Очень целеустремленный мальчик. Он пришел к нам в 9 лет, приехал из Екатеринбурга. Когда мы ему купили первые ботинки за счет школы, мама заплакала: «Нам никогда ничего не давали бесплатно». Саша катался в группе Рукавицына, потом он ушел почему-то к Мишину. Потом у них в «Юбилейном» в раздевалке случилась такая драка, что у него сетчатка отслоилась. Они с мамой приходили ко мне и просились обратно. Мы с ним когда встречались, я всё время говорила: «Саша, ты к чему готовишься?» — «К Олимпийским играм, Татьяна Анатольевна». Пока свое слово держит. Целеустремленный мальчик.

— Траньков, Столбова и Климов, Галлямов и Мишина, Коляда — у вас же постоянно переманивают фигуристов. Наверное, обидно, когда они потом выигрывают медали за другую школу или даже другой регион?

— Ну а что делать? Вот когда Максим Траньков в Москву уехал, он потом рассказывал: «Я подхожу к Нине Михайловне (Мозер. — Прим. ред.) и говорю, что нужно заниматься ОФП. Она просто достает из кармана деньги: „Вот, иди купи абонемент в фитнес“». У нас таких возможностей нет. Там как-то всё проще решается. Я не знаю, какими они способами это делают. Я в свое время для себя приняла решение работать только по-белому. Вся наша коммерческая деятельность абсолютно законная. Нас уже сколько проверяли и перепроверяли. Я могу только со своей зарплаты что-то дополнительно сделать, но на всех денег не хватит. С Максимом Траньковым мы тоже поддерживаем хорошие отношения. Ксюша Столбова к нам периодически приезжает. Хотя была довольно сложной девочкой. Я что хочу сказать: когда от нас уходят спортсмены, я никогда с ними не ссорюсь. У меня один журналист однажды спросил, почему я так свободно отпускаю фигуристов.

— Действительно, почему?

— Для того чтобы у них был шанс вернуться. Если мы рассоримся, им будет неловко возвращаться. А так, если вдруг у них что-то не сложится, наши двери всегда будут для них открыты. Наши тренеры начинают иногда обижаться, а я говорю, что у спортсмена одна спортивная жизнь и он ее должен максимально успешно прожить. Поэтому — зачем держать, если он в другом месте может лучше реализоваться? Вот пример Саши Галлямова с Настей Мишиной. Видите, как у них там всё хорошо получается.

— Михаил Коляда, ушедший к Мишину, наверное, особенно больная тема для вас.

— Да нет. Он у Вали Чеботаревой катался с 6 лет. Когда он ушел, было почти 20 лет их совместной деятельности. Я интересовалась у специалистов. Мне все говорят, что Валя его всему обучила грамотно и он до сих пор этим багажом пользуется. Я считаю, что Миша немножечко с Валей некрасиво поступил. Валя от меня первой узнала, что он уходит. Мне позвонил директор федерации и говорит: «Надо Коляде согласовать переход». Я говорю: «Подождите, мне Валя ничего не говорила, она бы мне первой сообщила». И я позвонила ей, говорю: «Валя, Вы меня извините, мне очень неудобно, но тут такое дело». А она: «Вы что-то путаете. Мы с Мишей приехали в Питер только на два дня. У Миши какие-то свои семейные дела». Только через два дня пришел сам Миша и сказал, что уходит.

— Как-то некрасиво, да.

— Вот те же Галлямов и Мишина пришли и прямо сказали: «Большое спасибо, всё, мы уходим». А тут Коляда, видимо, ждал, согласится ли его Алексей Николаевич Мишин взять к себе. Для Вали, конечно, это был большой удар, потому что она его растила как ребенка. Он же из многодетной семьи, средств особых не было у родителей. И она даже оплачивала за него проживание и дорогу, когда уезжали на сборы. И даже были случаи, когда она спала на одной кровати с хореографом, лишь бы у него было отдельное место. И после всего я не слышала, чтобы в своих интервью он сказал ей спасибо, ни в одном эфире. Ну, дай бог, чтобы у него всё хорошо сложилось.

— Она с ним так и не общается с тех пор?

— Я не знаю. Но думаю, что нет. Настя с Сашей до сих пор приходят к нам, а он — нет. Такое ощущение, что он понимает, что сделал что-то плохое. Знаете, как котенок — нашкодил и убежал.

— В одном из интервью Станислава Константинова говорила, что он как-то изменился в один момент.

— Я не знаю. Может, серебряная медаль Олимпиады на него как-то повлияла. Во всяком случае, претензий к тому, что Валя делала что-то не так, предъявить он не может. И это показал нынешний сезон. У него опять те же самые проблемы, которые были.

— И несмотря на всё это, у вас продолжают расти здесь кадры. Тот же Евгений Рукавицын вырос буквально у вас на глазах в топ-тренера, который уже воспитывает своих чемпионов.

— Да, вырос. Хотя я его периодически ругаю, потому что он не всегда меня слушает. Спорит со мной, но я на него не обижаюсь. Я говорю: ты опять споришь. Вот пример. К нему от Мишина пришел Макар Игнатов с убитыми коленями. Он год мог только скользить. И Женя говорит: «Что делать? Ему прыгать нельзя». Ну и пусть катается, говорю. Я верю в этого мальчика. Макар очень талантливый. Единственное, ему не хватает компонентов. Вот сейчас Рукавицын для него и Димы Алиева пригласил специалиста по актерскому мастерству.

— Дима Алиев, бесспорно, фигурист, который многого добился, но кажется, что ему всё время чего-то не хватает, чтобы регулярно побеждать.

— Вот, понимаете, вот Макар Игнатов — он пофигист какой-то, более такой спокойный. А Дима всё переживает, пропускает через себя, и это, кажется, ему мешает. Он очень такой вот эмоциональный. Ну это и в катании видно. И вот, мне кажется, если бы Дима был немножко пофигистом, ему было бы проще. Слишком его эмоции захватывают. Он так вживается в образы, когда катается, что это немножко ему мешает. Дима очень порядочный спортсмен.

— Еще травмы его замучили.

— Да, в прошлом году коронавирусом переболел, не смог нормально подготовиться к чемпионату России. Потом травмы были. Помните, у него перед Олимпиадой с ногой случилась история? Вот опять же, расскажу случай про Рукавицына, как он меня не слушает. У нас в Петербурге есть врач по фамилии Емельянов. Он раньше работал в Институте травматологии, а сейчас — в клинике Академии наук. Я его нашла, когда у Маши Петровой была проблема с лодыжкой. Я Жене сказала: «Сходите с Димой к Емельянову». А он: «Мы были у него. Он потрогал руками, сказал, что надрыв связок, взял за консультацию тысячу рублей. Вы наивная? Думаете, он просто потрогал и всё понял?» После этого федерация России за свой счет Диму отправила в Германию к профессору, у которого Траньков когда-то свою руку лечил. Там клиника — космос. Там его проверили на космическом оборудовании и что, думаете, сказали?

— Неужели надрыв связок?

— Да, но диагноз поставили уже не за тысячу рублей, а за совершенно сумасшедшие деньги. И Рукавицын тогда пришел и извинился. Сказал, что я была права.

— Много интриг в фигурном катании повидали?

— Конечно. Вся жизнь — интриги. Но всё равно надо вести себя порядочно, понимаете. В основном все интриги в Москве. Вот Максим Траньков не стал работать с Мозер, когда ушел в тренеры. Он к нам сюда как-то приезжал с Тарасовой и Морозовым. Сказал, что хочет работать самостоятельно, не с Мозер. А ведь она его сделала олимпийским чемпионом. В советское время, когда я только пришла в спортивный отдел работать, Люда Великова как-то прибежала ко мне вся расстроенная. Она тогда тренировала пару Наталья Крестьянинова — Алексей Торчинский. Им завтра уезжать на старт, а кто-то лезвия ботинок Торчинского побил о батарею. Когда я вернулась в «Юбилейный» в 90-е, была страшная дедовщина в школе. Помню, сижу в кабинете и слышу крики. Я у своего зама спрашиваю: «Что это?» — «Это Ягудина воспитывают». Потом гнобили очень Женю Плющенко.

— Что делали?

— Лычки били — когда пальцем по лбу со всей дури щелкают. Один наш заслуженный фигурист грыз семечки и заставлял Женю с пола кожурки подбирать. Он, конечно, отказывался, за это и получал. И это притом что он уже был чемпионом мира среди юниоров. Я тогда еще заметила, что Женя стал приходить на тренировки очень рано и последним уходить. Пришла мама. Рассказала об издевательствах. С тем фигуристом сделать ничего было нельзя, слишком много званий. Пришлось надавать через других.

— Помните, как Плющенко переехал в Петербург?

— Помню, конечно. Я им лично занималась. Снимала квартиру ему с мамой за 50 долларов. Потом мне соседка звонит и говорит: «Татьяна Анатольевна, вы меня не выдавайте, они очень плохо питаются, едят только гороховый суп». Я тогда пришла к своему папе и говорю: «Я им даю уже деньги на комнату, но ситуация вот такая…» А папа у меня тогда хорошо зарабатывал, и он предложил им финансовую помощь, чтобы Женя мог нормально питаться. Женя до сих пор помнит это всё. Когда встречаемся, говорит: «Татьяна Анатольевна, никогда не забуду, если что — звоните, обращайтесь». Женя очень порядочный человек, он совсем не такой, как про него пишут в разной желтой прессе.

— Есть мнение, что Рудковская его испортила.

— Я так не думаю. Просто в шоу-бизнесе другая манера поведения. Но он честно всегда выигрывал.

— А как же эта скандальная история со спиной на Олимпиаде в Сочи, когда после победы в командном турнире он снялся с личного? Потом еще писали, что и операции на спине никакой не было.

— А у него действительно спина вся больная. Когда мы его встречали после Олимпиады в Турине, где он выиграл золотую медаль, мама мне сказала: «Татьяна Анатольевна, он такой больной, живого места нет. И спина больная, и всё». Я говорила ему, что нужно заканчивать, но Яна сказала: «Нет, он не закончит». Так что уже тогда были проблемы. Может, где-то Алексей Николаевич Мишин мало ему давал физических упражнений. Всё больше лед, лед, лед. У меня сейчас в школе тренируется Макар Игнатов — первый российский фигурист, который чисто исполнил четыре четверных в программе. Ему ботинок хватает на два месяца, потом они разваливаются. Представляете, с какой силой, делая четверные прыжки, он врезается в лед и какому воздействию позвоночник подвергается?

— Между Плющенко и Ягудиным сразу началось соперничество?

— В этой истории сыграл свою роль Валентин Николаевич Писеев. Женя всегда был более легким в обучении, а Леша — сам по себе сложный человек. И вот решалось, кто поедет на чемпионат мира в 98 году. А Леша уже был чемпионом Европы. Писеев мне звонит и говорит: «Напиши письмо, что Ягудин плохо тренируется. И ты как директор школы считаешь, что его нужно заменить». Я говорю: «Я такого никогда не буду писать, потому что он тренируется хорошо». Но потом снялся Илья Кулик, и на чемпионат мира поехали оба. Леша его выиграл, но несмотря на это пришел к Мишину и сказал, что уходит к Тарасовой. Татьяна Анатольевна тогда еще испугалась. Позвонила Ягудину и сказала: «Леша, ты сиди дома, никуда не уходи. Когда у нас в Москве кто-то уходит к неугодному тренеру, его в армию сразу забирают». А я говорю: «Леша, успокой ее. Я точно тебе не буду палки в колеса вставлять, потому что ты наш воспитанник». Леше казалось, что Мишин любит больше Плющенко. И наверное, так и было на самом деле.

— В чем проявлялась сложность Ягудина?

— Он менее дисциплинированный. Вот, Тарасова поселила его у себя дома в Америке, и он полностью был под ее контролем. У Мишина такой возможности не было.

— Мишин писал, что после Олимпиады в Нагано нашел у Ягудина в чемодане две бутылки водки. Да и сам Алексей признавался, что сильно пил одно время. Замечали такое за ним?

— Разные были с ним истории. Однажды меня вызвали в федерацию России. Чайковская была главным тренером сборной и сказала: «Сделайте уже что-нибудь с Ягудиным». Оказалось, что его в самолет не пустили из-за алкогольного опьянения. Женя Плющенко совсем другой. Он был еще совсем маленьким, когда мы поехали на сбор в Швецию. И там ребята пошли в магазин, где стали покупать себе кроссовки на распродаже. А Женя только стоит и смотрит. Я говорю: «Женя, давай я тебе дам деньги, ты купишь. А потом, когда заработаешь, мне отдашь». Нет, говорит, не надо, когда сам заработаю, тогда и куплю.

— Думаете, дело только в характере?

— Ягудин все-таки из Питера. Он знал: что бы с ним ни случилось, его здесь не бросят. А Женя приехал из Волгограда, и у него здесь ничего не было. И он уцепился за свой шанс. Иначе какое у него было будущее? Отец — плотник, мама — маляр. Ему нельзя было ошибаться. А Леша был очень талантливый, но бесшабашный. Еще у него мама очень строгая. Он мне как-то рассказывал случай. Гулял с мамой у пруда и зашел на лед. Мама ему говорит: «Леша, не ходи». Он не послушался, провалился и стал тонуть. А мама стояла на берегу и даже не пошевелилась, потому что он ослушался ее. Как-то выбрался сам. Может поэтому он такой. У Жени мама тоже очень строгая, но она очень следила за ним.

— В одном из своих немногочисленных интервью вы как-то сказали: «Как меня уничтожали, вспомнить страшно. Но я всегда говорю, когда на меня льют грязь: Господь Бог нас рассудит». Расскажите подробнее про то, как вас «уничтожали»?

— Ну пытались разные гадости сделать. Вот, например, Писеев писал Матвиенко, когда та была губернатором, что я развалила всё фигурное катание, что меня надо снять с работы. А знаете почему? Когда у нас появился свой комплекс, мы организовали коммерческую деятельность. Непорядочные люди стали распространять слухи, что я зарабатываю большие деньги. К сожалению, завистливые люди еще есть. Представляете? За меня тогда все родители писали и даже Максим Траньков. До сих пор где-то лежит его письмо.

— Значит, Писеев, так скажем, ваш главный враг?

— Ну не враг. Я считаю, что он просто недальновидный человек. Я за питерские бюджетные деньги ему готовила членов сборной команды России столько лет, а он меня еще и гнобил при этом, представляете? Он даже меня спрашивал как-то: «Вот мне сказали, что у тебя вилла в Швеции». А я знаю, кто ему об этом наболтал, но не буду говорить. Один из наших ведущих тренеров, который тоже меня решил немножко придушить.

— Сейчас фигурное катание на подъеме. Ни про один вид спорта так больше не читают. По Первому каналу регулярно программы показывают, соревнования, турниры, фильмы снимают…

— Да. А раньше, представляете, даже чемпионат России не транслировали по общедоступному телевидению. Федерация фигурного катания России продала права НТВ+, и мы не могли даже посмотреть трансляцию, потому что не у всех были тарелки.

— Еще в 2010-м вы говорили, что Федерация фигурного катания России вам не помогает, а только мешает. Сейчас Писеев уже не президент федерации. Что-то изменилось?

— Сильно изменилось. Сейчас совершенно адекватные и порядочные люди руководят федерацией. Регулярно общаемся с Александром Георгиевичем Горшковым по телефону. Они сейчас понимают: если спортсмен из Питера сильный, его надо поддерживать. И они сейчас не делят сборную на Москву и Питер. Даже когда Саша Галлямов уходил к Тамаре Николаевне, мне Александр Ильич Коган позвонил и говорит: «Вы даете добро на их переход?» Сейчас к нам с уважением относятся, помогают по всяким вопросам.

— Этери Тутберидзе — феномен?

— Ой, я ее совсем не знаю. Но могу сказать, что ее очень поддерживал Писеев в свое время. Он про нее говорил, когда ее еще никто не знал, что вот есть такой молодой тренер, чуть ли не на естественном льду работает. У нее очень жесткая система. Но она может себе это позволить, потому что у нее очень много девочек и огромный авторитет. Ей никто не может сделать какое-то замечание, что она слишком жестко обращается с детьми. А у нас же родители постоянно жалобы на тренеров пишут в спорткомитет. Мы даже с одним тренером так расстались. Еще был случай. Девочка проблемная и не хочет заниматься фигурным катанием. Приходит, ест снег, лежит, играет. А родители говорят, что тренер плохо с ней работает. Тоже в комитет написали.

— И все-таки фигуристок Тутберидзе не зря называют одноразовыми. После перехода из юниорского во взрослое катание у них есть буквально 1,5–2 года. А дальше начинается пубертат.

— Здесь самое главное, что у Тутберидзе очень большая скамейка девочек. Она может выбрать. Она ведь очень опытный специалист. Вот сейчас я думаю, что, скорее всего, Валиева будет лучшей. Так же было и с Загитовой. Вроде Медведева лидер, а потом она сделала ставку на Загитову. А сейчас уже Загитова не может конкурировать. Самое главное качество Тутберидзе, что она умеет выбрать из толпы девочек ту самую, которая подойдет к Олимпиаде в своей лучшей форме.

— Да, но при этом за бортом сейчас остаются Косторная, Щербакова и Трусова, которые еще пару лет назад переписывали все рекорды.

— Да, им не повезло так же, как Медведевой.

— Но было же понятно, еще когда они появились, что к Олимпийским играм у Тутберидзе обязательно появится кто-то более подходящий по возрасту. И вот — появилась Валиева, которая теперь обыгрывает всех.

— Слышала, что хотят повысить минимальный возраст. И мне кажется, это правильное решение. Подростки легкие, бесстрашные, и у них совершенно другое отношение к делу. А потом человек взрослеет, у него меняется и психология, и вообще всё. Мы сейчас для себя приняли решение готовить девочек для парного, синхронного катания, ну и в танцы. Но, к сожалению, у нас для танцев нет хороших условий. Одиночниц мы решили даже не пытаться воспитывать.

— Потому что бесполезно конкурировать с Тутберидзе?

— Да.

— Мы с вашим мужем, ветераном СКА, как-то говорили и пытались понять, почему в советские времена хоккеисты часто спивались. Среди фигуристов уже в 90-е и нулевые тоже немало подобных историй, только не настолько трагичных. Ягудин сам признается, что имел такие проблемы, Гачинский тоже мне рассказывал, как уходил в загулы, слышал похожие истории про других заслуженных фигуристов, некоторые из которых сейчас работают тренерами. Почему?

— Это сейчас среди спортсменов, даже среди юных, модно вести здоровый образ жизни. А в то время было всё иначе. Максим Траньков как-то рассказывал: «Представляете, захожу в раздевалку, а там гора окурков и накурено». Нам даже приходилось как-то закрывать кладовку, потому что там находили бутылки. Сейчас такого нет. Может, разве что неаккуратные. Разбрасывают вещи, ботинки.

Записал Артём Кузьмин, «Фонтанка.ру»