События последних месяцев и в особенности недель со всей очевидностью показали странные тенденции не только в отношениях общества и государства, но и, прости Господи, в самой Церкви. Что является приоритетом духовного служения, за что борется и к чему призывает Церковь, в чём она помогает обществу.
Помогать человеку и обществу, вероятно, главная миссия Церкви. Помогать, направляя и укрепляя веру и силы. Боюсь, в наше время мы имеем дело с чуть другой ситуацией. Многие последние события продемонстрировали, что церковь и её служители не помогают миру и единению, но, увы, создают множественные конфликтные ситуации. И вся череда требований церкви в нашем городе как раз об этом.
Давайте просто пролистаем события.
Весной Церкви передают Смольный собор. Недавно был в Смольном на двух концертах замечательной пианистки Елизаветы Леонской и невольно об этом думал. С одной стороны, Смольный – место, явно не предназначенное для концертов; акустика странная, для исполнения музыки её необходимо было бы сильно улучшить, для службы очевидно хорошая.
Вроде как начинаешь склоняться к мысли, что да, правильно, опять должен быть собор. Но потом смотришь по сторонам, и закрадываются сомнения в своевременности. В правом нефе – действующая церковь, иконостас временный и ощущение такой деревенской церквушки в гигантской римской руине, а ведь интерьер В. Стасова именно таков: он как римский храм, величественный, вытянутый и совершенно простой. Как известно, иконостасы в этот интерьер вписывались странно, но воссоздавать надо как было, а на это необходимо очень много денег, очень много. Прихожане вряд ли смогут помочь, статистика показывает, что их сейчас предельно мало, просто совсем. Собор расположен вдали от жилых микрорайонов, до него надо ехать, проще добраться до множества других церквей. Кто будет за это платить??? Государство? Оно сейчас, как известно, особенно богато, и финансовые перспективы нашей страны радуют только в прогнозах правительства. И потому простой вопрос – это нужно сейчас, срочно, подождать нельзя? Или даже продемонстрировать добрую волю и оставить концертным залом, где всё уже давно налажено, посетителей много. В таком решении не было бы ничего странного: во многих странах церковь передает культовые сооружения, понимая, что самой не справиться. И ведь играли бы хорошую музыку, произведения тех, кто порождён Творцом, кто слышал, трудился и записывал звуки гармонии Творения и диссонансы жизни.
Параллельно с этим постоянно обсуждают вопрос о Никольской единоверческой церкви – Музее Арктики и Антарктики. Там прихожан будет тоже немного, а музей этот – он ведь наша история, к которой сомнительно относиться выборочно, выхватывая только подходящие куски. Хотя понимаю, советского прошлого теперь у нас не было, одно царское, а где же они все жили? С другой же стороны, подумайте о полярниках, к примеру, о лётчиках, Чкалове, Байдукове, Белякове, Громове (а ведь это всё легенды совсем недавнего, а для многих ещё по-настоящему своего прошлого). Вряд ли их не охватывало чувство непостижимости Мироздания при перелете через Северный полюс, а бесконечный ледяной панцирь не мог не подталкивать к размышлению о чуде Творения.
Дальше вопрос о Благовещенской церкви Лавры. Да, там лежит Суворов, и некоторым сильно мешает, что в музее нельзя заказать поминальный молебен. А помолиться тихо, самому, вспомнить Александра Васильевича наедине – никак? Суворов, как известно, был чистый фрик, самый эксцентричный русский полководец, своего рода русский Тристрам Шенди, но действенный и энергичный. То, что он выделывал при дворе, всем известно: и кукарекал, и подпрыгивал на одной ножке, и скользил, и спал на соломе, только бы подчеркнуть, что его место – с солдатами, в строю, оттого он и навсегда, как никто, отец солдата. Не оспариваю его искренней веры, но смею предположить, что и его, и его Ангела-хранителя порадует больше то, что мы о нём думаем, что для него дело и забота о его солдате были самым главным, что он радел за суть. А не за форму.
Сейчас в Благовещенской церкви музей, там хранятся шедевры русской пластики. Да, здорово было бы сделать Уткину дачу и всё туда перевезти, но есть ли на это сейчас деньги? На новый музей блокады – нет; их нет сейчас, когда блокадники ещё живы, нет ни на новое здание, ни на реконструкцию Конюшенного ведомства под музей, а на перенос из Лавры есть???
Размышляют о закрытии лектория в церкви Михайловского замка и о восстановлении её в том виде, как это было при Павле I. Извините, но разве лекторий Русского музея как раз не о том, сколь неисчислимы творения рабов Господних, кому Творец дал талант и гений, ведь там, простите за пафос, многим открывают глаза и делают их жизнь увлекательнее и прекраснее, они начинают видеть вокруг больше и восхищаться всё той же бесконечностью Творения.
Затем опять возникает вопрос о церкви Спаса на Сенной, и предлагают самый абсурдный вариант – заново выстроить колокольню, так как часть места храма занимает метро. Нынешняя Сенная вообще-то мало похожа на прежнюю, большая часть зданий на ней – послевоенного времени. Она – результат восстановления после войны по плану архитектора Н. Баранова. Она в своём роде памятник тому, как после войны воссоздавали прекрасный Ленинград и улучшали его, добавив ещё одну цельную, по единому замыслу оформленную площадь. Спаса нет с начала 1960-х. А может быть, сделать это место знаком памяти? Памяти государственных глупости и идиотизма, сломавших уцелевший в войну храм, и нас, это позволивших? Ведь колокольня без храма – нонсенс, знак чего? А то, что на перенос метро денег нет – очевидно. Нет денег на метро в аэропорт, нет денег на открытие новых станций, нет уверенности, что успеют построить метро к стадиону к чемпионату по футболу. Или что – всё это может ждать, мы будем сознательно игнорировать потребности города и горожан и строить храм?
И, наконец, Исаакиевский собор. Нет сомнений, было бы здорово, чтобы он стал когда-то храмом, чтобы каждый и всегда мог туда зайти. Кто помолиться, кто посмотреть. Но кто его будет содержать? Исаакиевский собор, как известно, одно из самых проблемных сооружений петербургской архитектуры, имею в виду и перекосы фундамента из-за разной нагрузки, и проблемы с настенными росписями и в особенности на сводах, это уже не говоря о всех его неисчислимых материалах, требующих постоянной заботы, контроля и реставрации. Исаакиевский – роскошный храм, но для его сохранения нужны колоссальные средства, на это и уходят зарабатываемые самоокупающимся музеем деньги. Это традиция, заложенная еще доброй памяти многолетним директором собора покойным Г. Бутиковым. Это он добился того, чтобы заработанные деньги шли и на Спас на Крови, именно его радениями Спас и был открыт. Хорошо, мы богаче всех в мире. Для посещения, к примеру, собора святого Павла в Лондоне или капеллы Палатина в Палермо покупается билет. У нас билетов не будет? А кто даст гигантские средства для поддержания собора в хорошем состоянии для вечной славы Господней? Государство? А Церковь там будет служить службы. Идея хорошая. Но это, простите, греческий путь, где священники получат зарплату как государственные чиновники (или получали до недавнего времени). До чего доводит этот путь, впрочем, всем известно. То есть у нас теперь Церковь не отделена от государства? Или, быть может, ввести церковный налог, как в Австрии, Германии, Финляндии и других странах. А дальше каждый сам выбирает, выходить из Церкви или нет.
И при этом Церкви стоило бы начать бережнее относиться к тем памятникам, что ей возвращают, ценить их такими, как они были созданы предшественниками, и не менять, полагая, что тогда были не правы. Их создавали во славу Господа, и наше дело сберечь их такими, восстанавливать их так, как было задумано. А не менять, к примеру, росписи и иконы, полагая, что стиль петербургской Академии XIX века не подходит культовым зданиям. Тогда верили тоже и строили и творили Верой, а уж о качестве её судить Господу, а не нам.
И последнее, главное. Простите, но всё ли у нас так хорошо, чтобы тратить такие суммы на благолепие храмов. Посмотрите на наши больницы, где как минимум катастрофически не хватает младшего медперсонала, на районные поликлиники, которым никакого дела нет до пожилых пациентов, на дома престарелых, на школы, где родители тратят немалые суммы, собирая детей в школу, на детские сады, куда не так легко устроиться, на пенсии…
Храм на Сенной нам необходим сейчас? А что если какую-нибудь меньшую церковь на частные деньги восстановить, к примеру, церковь Воскресения на нынешней площади Кулибина в Коломне. И при этом вспомнить, что при ней с самого начала были общество вспоможения бедным, женская богадельня и детский приют. И все это миссия не только общества. Но и Церкви. Той самой Церкви, которая прежде всего прощает и любит, а не взывает к нетерпимости. Церкви, которая помогает и облегчает и принимает как есть.
Вспомните притчу о блудном сыне и посмотрите на картину Рембрандта. Старший, «правильный» брат удивляется, осуждает и не понимает. А отец прощает и любит. А нынешние борцы за нравственность и мораль, прикрывающиеся приверженностью к церкви, что бы они сказали по поводу блудного сына? Возникает ощущение, что мы живём в максимально безгрешном обществе (если исходить из количества тех, кто готов бросить камень). Именем церкви потрясают бесконечно, а помнят ли о христианских добродетелях и пороках? На всех уровнях – от директора одного театра, забирающего другой театр у ближнего свого и нахваливающего рестораны(!) в далёком сибирском городе до людей, близких президенту, женящихся в третий (или больше) раз. И всё это в декларируемо православном государстве. Даже если не думать о многоконфессиональности нашей Родины.
А потому не грех, быть может, подождать, помочь бедным и страждущим, помочь складыванию нормальной трудовой морали в нашем обществе, чего нам катастрофически не хватает. Молиться и трудиться. А уж потом, по достижении прекрасных результатов, отдавать гигантские суммы налогоплательщиков из государственного бюджета на благолепие храмов. А до этого вместе помогать. В Мариинской больнице есть группа верующих прихожан, опекающих немощных пациентов. Это здорово, но их очень мало и, увы, примеров, такого бескорыстного служения Церкви Обществу пока тоже немного.
Сейчас некоторые признаются, что всегда верили, и в советские времена, и при этом из несогласия с системой, из противоречия. Прости Господи, но не понимаю, как можно верить наперекор, всегда казалось, что ровно наоборот – из слияния с Творением и счастьем за Творца. И достаточно ли только молитвы, не стоит ли добавить любви, доброты, примирительности. В великом монологе о времени из оперы «Кавалер розы» Маршальша, удивляясь физическому старению и внутренней неизменности юности, размышляет о чуде времени, успокаивающе добавляя самые важные слова: «Но и оно творение Отца, создавшего и всех нас».
